Память о нас”

Моей прабабушке Астгик и 1,5 миллионам
невинно убиенных армян - жертвам первого
Геноцида 20-го века посвящается.

Бурлит Меграгет*, словно огромный змей, мечущийся в удавке. Бурлит, своим течением напоминая ток времени. Яркое солнце осветило долину Муша, поле, засеянное арбузами и каменистые берега реки. Ветерок играет в ветвях кустарников, встречающихся на берегу реки. Вдали видны заснеженные вершины гор, которых не беспокоит ничего, кроме холодного ветра, который, спустившись оттуда, наполняет воздух живительной свежестью. На востоке сияет вершина Кана Лера. Вокруг поле, горы, река и камни. Все, что было тут тысячи лет. Но, пройдя дальше по этим пустынным полям, вдруг, становиться, видна гора Немрут, причудливая и завораживающая. А под ней Муш. Один из древнейших городов Тарона, город торговцев и мастеровых, пестрого тараза и святого Нерсеса Мшеци. Недалеко от нее стоит церковь святого Карапета, где и произошла та история, которую решил я вам поведать.
Солнце медленно, неторопливо идет к закату. Ее последние лучи с особой нежностью освещали многовековые камни церкви, и крест на ее вершине поблескивал, как бы вбирая в себя ее теплоту. Деревянная дверь в церковь, украшенная резьбой, открылась, и из нее вышел священник в черной рясе. Черты его лица, более чем черты кого-либо другого человека подходили для армянского священника. Черная длинная борода, где уже виднелись седые волосы, густые брови, которые придавали хмурый вид большим черным глазам, где будто бы была запечатлена многовековая скорбь армянского народа. Широкий, морщинистый лоб, который, как и все лицо было смуглое от беспощадного солнца Армянского Нагорья.
Это был отец Оваким.
Обычно молчаливый и спокойный, он был чем-то озадачен. Медленными шагами он подошел к западной стене церкви, где стоял хачкар. Кончиками пальцев он дотронулся до согретого солнечными лучами камня – святыне. Это был хачкар 18-го века, который сотворил варпет Акоб по просьбе торговца Мелкона из Муша. Долго смотрел он на хачкар, на его узоры, будто пытаясь найти что-то. Он в чем-то засомневался, брови его нахмурились….. Отец Оваким посмотрел на землю, его охватило отчаяние, потом он обратил свой взор к камню, на большой крест на нем, потом, закончив эту внутреннюю борьбу, он произнес:
- Աստուած ել բան չեմ խնդրե: Քոնն է կամքը Տեր իմ.
Сегодня ему предстояло осуществить очень важное дело, от которого зависела жизнь более 30 детей. И если для солнца поля, реки и горы Тарона были такими же, как тысячи лет назад, то для отца Овакима и всего его народа сей день, сулил несчастья. На дворе была весна 1915 года от рождества Христово.

* * *

Еще раз, оглянувшись вокруг, он неторопливыми шагами направился к входу в храм. Лучи солнца освещали его лицо, и при этом свете был виден беспокойный блеск в его глазах – сосредоточение всех душевных сил. Но даже лучам солнца не дано было проникнуть в душу отцу Овакиму и своим светом освятить мрак терзаний. Отец сел на прямоугольной формы камень у входа, который служил скамейкой, и своим задумчивым хмурым взглядом посмотрел на солнце. Долго смотрел на небо, будто бы стараясь определить, какую часть своего пути уже прошло солнце и когда оно пойдет освещать иные части света.
Вдруг на дороге, которая спускалась с возвышенности, появились двое мужчин, а за ними замелькали десятки детских голов. Босоногие мальчишки, живо бегающие по дороге, девушки одетые в национальные наряды. Всем им было от 6 до 10 лет. Но среди них были две девушки, выглядели они постарше остальных, одеты были весьма богато, в традиционный мушский тараз. Их волосы были аккуратно обвиты в косы, а края одежды были украшены разнообразными узорами. У всех на лицах был отпечаток усталости, было видно, что они давно уже шли пешком. На лице у детей была, какая то тревога, всегда радостные и озорные, они подспудно чувствовали горе и старались прислушаться к нему. Вскоре они дошли до церкви. Отец Оваким, давно их ожидавший, подошел к ним и сначала поздоровался с мужчинами. Первого звали Або, второго Мраз. Оба были курдами из Сасуна, которых давно знал отец. Потом он по очереди подошел к каждому из детей, говорил им пару слов напутствия, целовал в лоб и благословлял. Он прощался с ними, хотя многие дети этого не понимали.
- Сако, вам предстоит большая дорога, слушайся старших .
- А ты Астгик, не убегай далеко, всегда держись брата.
Он знал их всех по именам, он знал их характер, их любимые лакомства, их страхи, их любимые игры. Он был их учителем, а для многих, потерявших родителей во время погромов, и отцом.
Последним он подошел к двум девушкам, которые были постарше. Они были сестрами, Искуи было 13, а Ани 11 лет. Он обнял их и поцеловал в лоб, потом спросил:
- Где ваш брат?
- Он ушел в горы к федаинам – сказала неуверенным голосом Искуи.
На лице у отца Овакима изобразилось глубочайшее разочарование.
- Глупый мальчик!!!! Вы же единственные кто у него остались! За отца он не отомстит, но славный род Сасунци Ишхана прервется! Он же ребенок и не понимает, что лучше спасти 20 детей, чем убить 20 тысяч турок. Уже поздно об этом говорить. Աստված իրան պահապան! Вам пора.
- Отец вы не пойдете с нами? – спросила Ани и в ее глазах показались слезы.
У отца Овакима сжалось сердце, он обнял ее, к горлу подошел комок, но он сдержал себя. В очередной раз он должен был сказать им неправду. В первый раз он им сказал неправду, когда сказал что их отец уехал в Полис, хотя на самом деле его убили курды.
- Нет Ани джан, нет. Мне надо дождаться детей из Эрзерума. Да и оставлять церковь пустой нельзя, вдруг кто–то решит пожениться или креститься – он улыбнулся, эта улыбка далась так трудно, для этого он употребил все душевные силы. Он назвал Эрзерум, потому что он пришел ему в голову первым. Конечно же, никого он не ждал. Он знал, что никогда их больше не увидит. Искуи, более зрелая и понятливая, тоже это понимала. Он поцеловал Ани еще раз, и они ушла к остальным детям. Отец Оваким и Искуи остались одни.
- Мы уже говорили об этом Искуи, но напомню тебе еще раз – сказал отец строгим голосом. Вы пройдете с курдами дня два. Недалеко, там, на востоке русские. Когда пройдете на ту сторону, считайте, вы спасены. Там вы пойдете до Карса, оттуда курды вам помогут найти транспорт до Эчмиадзина. Только после того как вы сядете в повозку, ты отдашь им золото. Если по дороге они спросят тебя про оплату, скажи, что золото ты должна взять у священника в Карсе. Поняла? В Эчмиадзине пойдете к отцу Вардану в семинарию, все ему расскажешь, он о вас позаботиться. И да не покинет вас Господь. Он поцеловал ее в лоб, после чего пошел быстрыми шагами к курдам. Отец потратил много сил, чтобы не показать слабость перед Искуи, а она, также сделала нечеловеческое усилие свое истинное состояние перед сестрой и остальными детьми.
Когда отец Оваким подошел к курдам один из них спросил:
- Если вы закончили…. – сказал бородатый курд и замолк.
Отец понял, что пришло время оплаты. Быстрыми шагами он вошел в церковь. Через несколько секунд он вышел оттуда, держа в руках какой то предмет, завернутый в ткань. Он передал его курдам. Там была деревянная коробка. Або открыл его и начал рассматривать его содержимое. Там было золотое ожерелье, кольца, монеты.
- Это вполне достаточно – сказал Або, рассматривая монету – но…
- Что? – спросил отец, обеспокоенным голосом.
- Вы даете нам все эти драгоценности, для вас они видимо, бесценны, и для того чтобы мы спасли несколько деревенских детей. Турок на вашем месте продал бы детей, чтобы спасти богатство.
Отец Оваким ничего не ответил, он молча смотрел на этого курда, семью которого он не раз спасал от болезней. Смотрел благодарно, но, с сомнением. Дети были слишком ему дороги, чтобы по старой памяти доверить их курдам. Он знал курдов, знал их характер, и златолюбие. После недолгого молчания он сказал:
- Русские недалеко, среди них и много армян, увидев армянских детей, они вас пропустят. А дальше вы знаете что делать, в Карсе вам заплатят вторую часть, она у священника местной церкви, который передаст ее только Искуи.
- Все будет сделано так, как обещали.
- И хоть вы не христиане, пусть хранит вас Бог, по крайней мере, пока от вас зависят наши агнцы – подумал отец.
Благословив детей еще раз, он стал наблюдать за их уходом. Они уходили не по той дороге, по которой пришли, и которая вела к городу, а по узкой, еле заметной тропе, которая отходила от восточной стены церкви. Это тропинка спускалась в овраг недалеко от стены и терялась из виду. В последний раз, озорной Манук, который как всегда был весел, обернулся, посмотрел на отца, наивно улыбнулся и скрылся за стеной.
Они ушли. Сердце отца немного успокоилось. Солнце медленно и неуклонно шло к западу. Быть может это последнее солнце, которое ему суждено видеть. Вдруг, луч, словно оторвавшись от солнца, ослепил его, ударив ему в глаза. Отец закрыл глаза. Он вспомнил 1896 год. Тогда он учился в Эчмиадзине. В духовной семинарии святого Георгия. Вспомнил как однажды, летним утром прогуливался с учителем и наставником – отцом Грикором по саду. Вдруг между ветвями деревьев проскочил луч солнца и, как теперь, ударил отцу Грикору в глаза. Он закрыл их. Потом долго молчал.
- Вам плохо отец – спросил Оваким.
- Нет, просто солнце дает знать, что мы больше не встретимся. Я ее с Земли больше не увижу.
На следующее утро отец Грикор не встал с постели.
Этот случай врезался в его сознание, и неизвестно почему, но он всегда ждал того же знака от солнца. Тогда он был молод, и его мужественное лицо еще не покрылось морщинами. То был 1896 год, церковь боролась против посягательств царских чиновников. А сейчас 1915 год, и солнце ему послало тот же знак, и он был более чем уверен в его значении.
Отец зашел в церковь и около полу часа молился. Потом обошел все ее углы, трогая руками алтарь, стены, будто прощаясь. В церкви было почти пусто, все что мог, он отправил на восток, среди них были и некоторые манускрипты, или же заплатил курдам.
Он вышел, и сел на камне около входа. Он стал ждать. Дул слабый ветерок и на горизонте розовели облака. Он ждал чего-то, но взгляд его был спокоен, несмотря на то, что он знал, что его одиночество скоро будет нарушено.

__________________
«Никто никого не может потерять, потому что никто никому не принадлежит.»