- Конечно, не будем, - рассмеялась Преступница, - там более, что я уже ухожу.
Но нет. Вот на этот раз я своего не упущу.
- А если я попрошу тебя остаться... хотя бы на пару часов? Попрошу как самую-самую нужную и желанную для меня сейчас...
- Не верю, Гор, извините. - Она спокойно, и даже слегка требовательно смотрела на меня, словно призывая уступить ей дорогу.


Настенные ходики, которые, к слову, Танька привезла из отцовского дома, пробили два часа. Я не мог и не хотел расставаться с Преступницей сейчас и вот так. Я чувствовал, что другой такой встречи у нас не будет. И, поскольку я знал, что на этот раз не упущу своего, я решил плюнуть на все приличия и пойти ва-банк. Пусть меня потом мордой в пол, лысиной об лед или ногами в цемент, - мне это сейчас по барабану. Я просто нейтрализовал ее руки и, придерживая их одной рукой, локтем другой обхватил ее шею и направил ее личико вверх, чтобы мне было удобнее наклониться и поцеловать ее. Этот поцелуй - по всем ощущениям, - в точности повторял те, что были у меня в снах. В тот момент, когда она обмякла, я высвободил ее и стал уже обеими руками тискать и ласкать через непроницаемый слой добротной одежды. Я решил дать ей время на то, чтобы почувствовать, как это замечательно и прекрасно, - то, что мы, наконец, вместе; поэтому, я не стал делать излишних телодвижений по избавлению от одежды. Сейчас важнее всего - не останавливаться, чтобы не дать ей шанса опомниться. Она должна по-настоящему загореться. И в тот момент, когда она стала осторожно отвечать на мои поцелуи, я не выдержал и начал произносить самые-самые нежные слова, на какие только был способен, и даже на какие не был. Они звучали словно не из моих уст, словно откуда-то из прошлого, которого не было, из дебрей моего сознания, - они попросту звучали впервые в жизни. Продолжая ее целовать, я почувствовал, что по ее лицу льются слезы.

- Что с тобой, родная моя? - я не мог не задать этот вопрос, но не переставал целовать ее, так как боялся, что она опомнится и оттолкнет меня.
Она ответила какими-то обрывками слов, из которых я понял, что уже очень давно она не слышала таких ласковых выражений на родном языке, и что это для нее много значит...

Я не видел, как она ушла. Прошедший воскресный день оказался настолько длинным и напряженным, что я моментально уснул как убитый, и мне продолжали сниться самые страстные и самые яркие сцены с моей женой, - с Преступницей, - в те времена, когда мы с ней уже не жили в городе, которого уже никогда не будет.
- А это что еще такое? Сейчас же сними этот идиотский фиолетовый лак! - кричал я ей, когда мы собирались на свадьбу наших друзей.
- Знаешь что... ты давай попросту не вмешивайся в то, о чем не имеешь понятия. Это сейчас модно, и я буду носить такой лак!
- Ошибаешься, Мильончик, ничего этого не будет, иначе мы поссоримся, - на полном серьезе возражал я.
О, узнаю себя в этих снах! Да, я такой!
- Нет, это ты ошибаешься, Горыныч...- она понизила голос и совершенно спокойно продолжала свои сборы.
Я же стоял и не знал, как действовать дальше. Мне уже было все равно, какой на ней лак, но я не мог смириться с тем, что она меня ослушалась. Кроме того, я увидел, как мама с упреком и сочувствием на лице наблюдает за всем этим, остановившись в коридоре у приоткрытой двери в нашу спальню. Я тогда резко подошел к двери и хлопнул ею прямо перед лицом моей матери. И это, пожалуй, было все, что я мог тогда сделать, чтобы выпустить пар.

Я страшно влюблен в свою жену, и это ощущение во сне настолько сильно и явно, что у меня сосет под ложечкой, и я отчетливо слышу стук собственного сердца - то ли того, что билось в том городе в то время, то ли того, что бьется у меня сейчас, когда я сплю в реальном городе в реальное время. Я не мог сдержать себя, и единственное, что я, как оказалось, всегда позволял себе со своей женой вне зависимости от ее настроения или мнения - стало для меня и на этот раз способом разрешить конфликтную ситуацию. Мы просто занялись любовью. И за эту пару лет совместной жизни я не помню ни единого случая, когда она мне отказала или оттолкнула меня, - даже если мы были в ссоре. Это для нее будто не имело абсолютно никакого отношения к акту любви. Она хороша, она искусна, она прекрасна, и я обожаю ее. И чем больше я ее люблю, тем холоднее и мрачнее становится моя мама, - она даже как-то заметила, что и любовь тоже должна иметь свои границы, иначе она губительна. Но я не понимал ее. Я не представлял себе, как можно жить без такой любви, какая есть у меня. Мама даже попробовала воздействовать на мое самолюбие, назвав меня подкаблучником, но я лишь рассмеялся ей в лицо, потому что прекрасно знал, что это вовсе не так. Моя жена хороша именно тем, что всегда послушна, когда это уместно и всегда упряма там, где это интересно.


Утро понедельника в декабрьской Москве выдалось солнечным и радостным. Я проснулся от того, что мне в лицо бьет солнечный луч, и это почему-то здорово развеселило меня. Прошедшая ночь для меня была самой прекрасной за долгие годы, и я проснулся необычайно бодрым и счастливым. Конечно, ощущение счастья быстро улетучилось, когда я осознал, что все пока остается на своих местах: Преступница - замужем за Поджарым, Танька - неизвестно где, а мой ребенок - у нее в чреве. Но бодрости не убавилось: меня ждут великие дела, - я должен переговорить с Сафаровым.
Набрав его номер, чтобы согласовать время встречи, я отправился с трубкой на кухню, с намерением приготовить кофе, когда увидел на полу у входа на кухню - электрошок. Я присел на корточки, взял его в руки и стал рассматривать. Вот как. Преступница в какой-то момент собиралась защититься от меня, но потом, оказывается, выронила эту игрушку и вовсе о ней забыла.
- Алло, Гариб, это вы?
- Да, это Гариб, а с кем я говорю?
- Вы, наверное, помните меня, я Гор... Горыныч.
- А, да, конечно, помню, очень приятно, давайте на "ты". Что-то случилось?
- Да вот даже не знаю, как и сказать, но явно случилось, - и нам надо это обсудить при личной встрече.
- Тогда давай прямо с утра, а то у меня на обеденное время назначена деловая встреча в Пирамиде, а дальше я не могу сказать, как сложится сегодня.
- Значит, если я через сорок минут подъеду, то у нас полчасика будет?
- Да, я распоряжусь, чтобы нам не мешали, мы все спокойно обсудим.


Вот и чудненько. Значит, я сейчас направлюсь прямиком в офис Сафарова и заодно пригляжусь к его сотрудницам, - может быть, смогу кое-что выстроить из увиденного. Однако, мое представление, составленное со слов Преступницы, оказалось весьма ошибочным. Ожидая увидеть сидящие в ряд копии Светланы в одинаковых одеждах и с одинаковыми прическами, я обнаружил несколько иную картину. Да, они были все одного примерно возраста. Ну, примерно одинаковой комплекции... но одежда, прически... Либо я мало что в этом понимаю, либо... у Преступницы свой, женский, более детальный взгляд на все это. Хорошо, я вполне допускаю, что ей могли показаться одинаковыми эти совершенно разные женщины. В конце концов, у нас, мужчин, взгляд несколько иной. Но все равно: на лицах этих молодых женщин было какое-то непонятное мне выражение одержимости и рвения. Именно это выражение я часто с недоумением замечал у Светланы, но был склонен приписывать его диктаторскому воспитанию, полученному от Агнессы.


- В общем так, Гариб, - начал я, усевшись напротив него в замечательно оформленном кабинете, - у нас беда. Наша очень близкая и дорогая нам подруга попыталась покончить с собой. Ее отвезли в психо-неврологическую клинику, и там она под препаратами говорила невесть что о работе в этом офисе.

Я вглядывался в лицо Сафарова и не мог не заметить легкой тени волнения, когда мной произносились слова о бреднях Светланы.
- Ну, мало ли что можно говорить в бреду, под наркотой, - Гариб пожал плечами и достал сигарету из пачки, - будешь курить?
- Давай... в общем, дело серьезное. Она хочет вернуться сюда, иначе по ее словам жизнь ее лишена смысла. Я видел ее состояние, и уверен, что она снова попытается покончить с собой, - это не театр у нее.
- Но что я могу сделать? Я лично не против взять ее назад, пусть работает, я был ею вполне доволен... просто нужно поговорить с шефом, он должен это решить. Не я ее увольнял, не мне ее восстанавливать.
- Это я знаю, но меня другое интересует. Скажи мне по секрету, что именно так дико привлекает Светлану в этой работе? Кроме того, она утверждает, что все остальные женщины здесь - тоже готовы кому угодно глотку перегрызть за эту работу.
Сафаров смотрел на меня так, будто пытался услышать что-то "между строк", но не услышал.
- Слушай, Горыныч, а ты это чисто для себя интересуешься или что-то другое?
- Конечно для себя! - совершенно искренне ответил я, подумав, что все, что нужно моей Преступнице, я делаю только для себя и ни для кого больше.
- Вот я чувствую, что ты парень простой и понимающий, - объяснил Гариб, - потому и думаю, что тебе можно это доверить. Но только с условием, что это останется между нами. Ты пойми, что никакого криминала нет, все по согласию.

- Я пока мало что понимаю, - ответил я, хотя у меня в голове стали возникать кое-какие дикие подозрения.
- Ты все поймешь... если увидишь сам. Но можешь мне обещать кое-что?
- Что?
- Ничего не предпринимать, ни во что не вмешиваться, а просто наблюдать и делать выводы. Понимаешь? Что бы ни происходило, - ты только наблюдатель и ничего больше.

Мне ничего не оставалось, кроме как согласится, хотя, если честно, я был почти уверен, что стану свидетелем какой-то мерзости. Однако, я решил дать себе шанс:
- Послушай, Гариб, а на словах это объяснить никак нельзя? Обещаю, что я тебе поверю.
- Горыныч, дело как раз в том, что ты не поверишь. Ты должен это увидеть, - только так тебе станет все более-менее понятно.
- Ну, а предыстория какова, кто все это выдумал?


Сафаров загасил сигарету и налил себе минералки.
- Будешь?
- Давай...
- Понимаешь, это придумал я, причем изначально это было чисто экспериментом, одноразовым, индивидуальным, ну ты понимаешь... для разнообразия. И... это было давно, лет пять назад. А потом, постепенно это стало системой, причем, из индивидуального порядка дело перешло в массовый. Той, первой, уже давно нет в моем офисе, а все продолжается.
- Что с ней случилось?
- Не знаю, я ее за что-то уволил, и потом я узнал, что она погибла...


Наступило молчание, и я думал, что Сафаров готовится объяснить, как погибла девушка, но он перевел разговор на самозащиту.
- Понимаешь, в этой ситуации я стал жертвой. Я попал в ловушку, то есть, я просто-напросто вырыл себе яму. Не скажу, что мне это не по душе. Но у меня теперь нет будущего. Я не могу жениться. Не могу завести подружки, ничего подобного быть не может.
- Что за дикость, Гариб? Чем больше ты говоришь, тем меньше я понимаю.
- В общем так, Гор, оставь мне свой телефон и не отключай его в рабочее время. Я понимаю, что у тебя дела, но ты должен будешь приехать сюда по первому моему звонку, если хочешь все увидеть и кое-что понять. Знаешь, мне даже стало немного легче, когда я рассказал тебе, - важно, чтобы было с кем поделиться.
- Ты уверен, что готов все это мне продемонстрировать?
- Готов, если ты обещаешь сдержать слово и не делать ничего, кроме как просто наблюдать.
- Ты бы мог на моем месте сдержаться?
- Говорю честно: понятия не имею. Вот так. Договорились?
- Договорились, - во всяком случае, визитку свою я тебе оставлю, а вот приеду или нет, не знаю, но ты звони.


Я решил вначале созвониться с Преступницей, рассказать ей о том, что услышал от Гариба, посоветоваться и построить догадки...
Она сказала, что может вырваться только во вторник вечером, и мне пришлось коротать остаток понедельника на работе, где и без меня все шло прекрасно, потом в "Аяксе", а потом - дома, за компьютером, бесцельно бродя по Интернету и не найдя там ни слова от Преступницы, что лишний раз убедило меня в том, что она действительно сильно занята.

Потом мы снова занимались с ней любовью, - во сне, - как муж и жена.
- У меня задержка...может быть, на этот раз получится... - произнесла она, когда я, обессиленный, повалился рядом с ней, уткнувшись носом в ее шею.
- М-м? Ты не ошиблась? - я стал выпутывать свою руку из одеяла, чтобы откинуть волосы с ее глаз и продолжать смотреть ей в лицо и ласкать ее.
- Нет, что ты... я слежу за этим очень тщательно. Тем более, твоя мама все время спрашивает меня...
- Не обижайся на нее... я единственный сын, и они хотят, чтобы у меня все было нормально. Может быть, врачу покажешься, чтобы понять, почему нет детей?..
- Ну что ты, дурачок, - она перешла на шепот и стала покрывать поцелуями мое лицо и плечи, - я в полном порядке. Говорю же, у меня задержка. А то, что не было детей... это у нас семейное. Никто из наших женщин не рожал в первые два-три года. Честно-честно.


- Ты рада, Мильончик, ты счастлива?
- Да, жизнь моя, очень-очень рада. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, как я хочу детей.
- Но все равно надо показаться врачу... чтобы подтвердить... и чтобы маму, наконец, обрадовать.
Если верить моим снам, то я в той, настоящей, несостоявшейся жизни, только и делал, что занимался любовью с Преступницей. Только эти сцены мое подсознание выдавало мне, - в основном в нашей спальне, - ночью или утром, а было еще, оказывается, и в поезде Баку-Ереван, и в моей машине на диком пляже, когда мы выбрались туда ночью, и даже на кухне, когда родители уехали к родным в Пятигорск. Лишь несколько сцен в моих снах не были связаны с сексом, но это не делало их менее приятными или волнующими.

Вот она, на пятом месяце беременности, влезла на шелковичное дерево в Карабахе, сидит на нем, весело смеясь и покачивая босой ножкой, и моя мать с истеричным криком пытается заставить ее слезть.
- Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? А что, если ты упадешь? Ты преступница, поняла? Преступница!! Я тебя под суд отдам!
- Зачем под суд, может быть, тогда сразу под трибунал? - рассмеялась моя жена...

Черт побери, где же я был в тот момент? Меня ведь не было при этом, но сцену я вижу отчетливо. Вот же она, моя прекрасная, наглая и удивительно добрая женушка, которая по странному совпадению возбуждала и восторгала меня всем тем, чем приводила мою мать в бешенство.
Вот уже полдеревни собралось под деревом, и все они, разумеется, в курсе, что наша невестушка, после двух с лишним лет "бесплодия" благословленная, наконец, долгожданной беременностью, столь цинично и бесцеремонно влезла на тутовое дерево и, не обращая никакого внимания на крики и призывы к благоразумию, ест сочные черные ягоды, весело мурлыча себе под нос какую-то мелодию. Люди держали в руках банки с ягодами, - белыми, красными, черными, а кто-то принес даже жаркое из ягненка, зная, как она его любит. Другая соседка принесла под дерево молозиво от отелившейся коровы, потому что ей стало известно, что моя женушка обожает "бламу". Ее сманивали с дерева, как котенка, а она напевала, ела и в какой-то момент, посмотрев вниз, расхохоталась так, что все замерли от страха: только бы не упала.

- Ну, расходитесь, товарищи, - крикнула она и перешла потом на карабахский диалект: - я не слезу, пока вы не уйдете, мне ведь неудобно будет, если вы увидите мои панталоны!
- Какая у тебя избалованная невестка, Жасмин, - говорила моей матери соседка, когда народ стал медленно расходиться из-под дерева.
- Ну, это не ее вина, это родители так ее воспитали, - долгожданная дочь после двух сыновей, - возражала другая соседка.
- Мой сын слепой, просто слепой, - сокрушалась моя мать и, ободряемая сочувствующими комментариями, еще раз оглянувшись на дерево, вошла в дом.
Затем эта сцена померкла, и я уже вижу себя у озера, куда привел свою жену посидеть вдвоем.
- Ты так расстроила и напугала маму...
- Почему она у нас такая чувствительная и пугливая, Горыныч? Ну, ясное дело, любит она тебя, но неужели же она думает, что я не люблю своего ребенка... то есть, нашего... я никогда бы не подвергла его жизнь опасности...
Я крепко обнял ее и произнес задумчиво:
- Я знаю, Мильончик. Но если честно, я бы тоже за тебя испугался...


Когда я во вторник вечером, после работы, поехал в Турандот, на встречу с Преступницей, мне в первую очередь хотелось задать ей вопрос, никак не относящийся к делу Сафарова.
Она приехала вовремя, и мы прошли в отдельный кабинет. Рассматривая ее кружевные манжеты, скрывавшие почти полкисти, я сидел с какой-то полудурочной улыбкой, какую у себя в прошлой своей реальной жизни не припоминаю, но к которой настолько привык во сне, что она уже перекочевала в настоящее. И, главное, ничего не могу поделать с этой дурацкой миной. Не могу и не хочу. Черт побери, я сейчас наверняка похож на Завена, когда он смотрит на свою Машу... Марию свет-Петровну... и мне она сейчас почему-то вовсе не кажется такой уж заразой...

- О чем Вы снова задумались, Гор? - бархатным голоском осведомилась моя Преступница.
- О том, Мильончик, что есть на свете женщины, способные приносить невероятное, невиданное, неслыханное счастье.
Кажется, ей не очень понравилось это признание. Она прокашлялась и, сменив выражение лица, стала нервно постукивать ногтями по пустому бокалу.
- Это не имеет отношения к тому, для чего мы здесь...
- Один только вопрос, Мильончик, и мы сразу перейдем к Сафарову.
- Ну, спрашивайте, - улыбнулась она.
- Откуда вообще такой ник.... Преступница?

Разочарованная столь банальным вопросом, она поморщилась и нетерпеливо стукнула по столу обеими ладонями.
- Откуда-откуда... так просто сидела в момент оформления своего этого дурацкого объявления... и вдруг услышала, как глюк, голос такой сердитый: "Ты преступница, поняла? Преступница!"... Ну вот, я и подумала, что вспомнила, наверное, какую-то фразу из кино или еще откуда-то... и написала такой ник.

Я вздохнул и хотел было рассказать ей свой сон, но подумал, что она мне не поверит. Однако, я решил все же немного развлечь ее.
- Знаешь, у меня для тебя новость: ты беременна...
Ее личико расплылось в кокетливой улыбке, но, по-видимому, ей еле удавалось сдерживаться, - во всяком случае, через пару секунд она разразилась звонким смехом. Я продолжал смотреть на нее спокойным и слегка печальным взглядом, видя в этой чужой женщине - самое близкое и родное существо в своей жизни. Заметив выражение моего лица, она резко прервала смех и, прокашлявшись, поинтересовалась:
- Ну и... кто же у меня родился?


- Пока неизвестно. Но если ты будешь продолжать лазать по тутовым деревьям, то, боюсь что роды будут под вопросом...
- Хм... а жаль, я люблю... любила лазать по тутовым деревьям.
- Серьезно?
- Угу...
- Мильончик, я хочу ту жизнь. Ты просто представить себе не можешь, как я ее хочу...
- Какую?
- Ту, настоящую, нашу.
- Странно. Я-то думала, что настоящая - эта та, которую мы проживаем.
- Ну да, да, она настоящая, но...она мне нравится меньше чем, та, которая могла бы быть. Мне кажется, та была бы правильнее...
- Мало ли что кому нравится или кажется... случилось так как случилось.
- Но у меня теперь не будет жизни никакой... без тебя мне ничего не нужно.
- Ну вот что, Гор... Вы говорите чушь. Все это Ваши фантазии, и мы тут по совсем другому делу.
- Да какие к черту фантазии, - рассердился я, - если я в первый же день, в первом же воспоминании понял, что ты - это ты.


- Не кричите, я не выношу такой тон...
- Все ты прекрасно выносишь, я тебя знаю как свои пять пальцев... ты даже когда в ссоре - все равно нежна и покладиста как котенок...
Она смотрела на меня исподлобья - хорошо знакомым мне из снов взглядом, - в нем были и страсть, и обида, и недоумение и снова страсть.
- Ты моя, понимаешь? Жизнь не начать заново, но ты предназначалась для меня.
Я произносил фразы, над которыми бы наверняка пренебрежительно насмехался, прочти я их в романе или услышь в фильме.
- Если бы я "предназначалась" - она произнесла это слово особо тщательно, наверняка передразнивая меня, - я бы была с Вами. Но, как видите... - она резко прошлась по волосам руками, словно выметая из головы неуместные мысли и давая понять, что этот бессмысленный разговор окончен. - Итак, на чем мы остановились... Сафаров.
- Сафаров, кажется, решил выставить себя жертвой во всей этой ситуации... Во всяком случае, он заявил, что теперь не может ни жениться, ни даже завести постоянную подружку.
- Что за бред...


- Пойми, он там, кажется, заварил какую-то невообразимую кашу. Представь себе... - мне пришлось сделать паузу, чтобы дождаться, пока уйдет официант, принесший закуску, - он сказал мне, что я могу за всем понаблюдать, но при условии, что не стану вмешиваться или что-либо предпринимать.
- Значит, там действительно происходит что-то неправильное...
- Он утверждает, что все по согласию... - боюсь даже предполагать... но от девчонок с такими выражениями лиц как у него в офисе...
- Вы тоже заметили? - с воодушевленным выражением на лице прервала она меня, - Вот! Я обнаружила и в Светлане эту перемену. Она не была такой...
Я кивнул, мы помолчали, и я решил покончить с вопросом о Сафарове, чтобы остаток ужина провести в более важном и приятном разговоре.
- Так мне рискнуть и стать безмолвным и бездействующим свидетелем неизвестно чего?
- Ну... как я понимаю, все там живы и здоровы, никто не помер... пока что. И, как говорит сам Сафаров, все "по согласию" - она усмехнулась, произнося эти слова и пристально посмотрела на меня, - в конце концов, кто-то должен в этом разобраться... ну не мне же идти и смотреть на его делишки.
- А я, значит, самая подходящая фигура для этого, - скандальным тоном заявил я, и мы почему-то с ней рассмеялись, и я вспомнил, как часто мы вот так хохотали по всякому пустяку, когда были женаты...


Разговора о "более важном и приятном" не получилось. Как только она доела десерт, в кабинет вошел какой-то тип и с каменным выражением лица встал у входа. Спокойно оглянувшись на него, Преступница звонко стукнула ложкой по тарелке и со словами "ну, мне пора, звоните, как только будет что сообщить", встала из-за стола и покинула кабинет. Я остался сидеть за накрытым столом в полном одиночестве, и после выкуренной сигареты во мне проснулся зверский аппетит, благодаря которому я выел все, что оставалось на тарелках, после чего, нажав кнопку вызова официанта, заказал себе еще по разу закуски и десерта. Пока я дожидался заказа, раздался телефонный звонок. Как ни странно, это звонил Сафаров.


- Горыныч, как дела, не помешал?
- Да нет, не помешал, Гариб...я ужинаю, но пара минут у меня есть.
- Мне больше не нужно, - слегка смущенным голосом заметил Сафаров, - я просто хотел сказать тебе, что завтра будет у тебя возможность... когда будет в следующий раз сказать не могу. Так что советую прийти завтра, если тебе действительно интересно, если ты не передумал, и если...
- Если...
- Если ты соблюдешь условия.... ты ведь помнишь...
- Я сделаю все, что в моих немалых силах, Гариб.
- И все останется между нами...
- Надеюсь... надеюсь, что так и будет, Гариб. Ну, а восколько?
- Приходи к одиннадцати, - это у нас перед обедом обычно.
- Оки-доки, до завтра.
Я набрал номер Преступницы и сообщил ей о том, что завтра в это время у нас не будет "белых пятен" в "деле Сафарова".

Продолжение следует.

__________________