Rep Power: 22 
|
Re: История Рима
ПОЛОЖЕНИЕ АНТИЦЕЗАРИАНСКОЙ ПАРТИИ ПОСЛЕ УБИЙСТВА ЦЕЗАРЯ
ПОЛОЖЕНИЕ АНТИЦЕЗАРИАНСКОЙ ПАРТИИ ПОСЛЕ УБИЙСТВА ЦЕЗАРЯ
1. ПИСЬМО Д. БРУТА к М. БРУТУ и КАССИЮ [Fam., XI, 1]
Сообщаю о нашем положении. Вчера вечером у меня был Гирций (1). Он дал ясно понять, в каком настроении находится Антоний. Увы, в самом плохом и самом ненадежном. Так, Гирций говорит, что Антоний не может дать мне (2) в управление провинцию (3) и считает, что во всем Риме нет никого на нашей стороне, и даже чувства солдат и простого народа возмущены против нас. Я думаю, вы понимаете, что последнее ложь, а правдиво только одно: Антоний боится, что даже при незначительной поддержке нас у цезарианцев и у него не останется в республике ни одной партии.
Ввиду моего опасного положения, я решил настаивать на предоставлении мне и веем нашим выезда из Италии с предоставлением посольских прав, чтобы иметь какую-нибудь почетную причину отъезда. Он обещает добиться этого, однако я не верю. Слишком у них велики гнев и вражда к нам. Если даже Антоний согласится на нашу просьбу, то спустя немного времени вce-таки будет считать нас врагами отечества и даже добиваться изгнания.
Итак, какое мое решение, ты спросишь? Надо предоставить дело судьбе. Я думаю, что необходимо покинуть Италию, переселиться на Родос или в какое-нибудь другое место. Если представится более благоприятный случай, вернемся в Рим. При неважных обстоятельствах - останемся в изгнании. При самых плохих - прибегнем к самой крайней защите - к оружию.
Может быть, в этот момент у кого-нибудь из вас возникнет вопрос: почему нам надо ждать самого крайнего случая, а не предпринять что-нибудь теперь? Поскольку мы не имеем места, где могли бы быть в безопасности, кроме Секста Помпея (4) и Басса Цецилия (5), которые, мне кажется, по получении известий о Цезаре будут еще более стойкими, то у нас достаточно имеется времени, чтобы присоединиться к ним, когда узнаем, насколько они сильны. За Кассия и за тебя, если вы захотите, я поручусь. Гирций даже требует это сделать.
Прошу вас как можно скорее мне ответить, так как не сомневаюсь, что Гирций известит меня обо всем до зимы. Сообщите, где мы могли бы встретиться, - туда я по вашему указанию и приеду.
После последнего разговора с Гирцием, я решил настаивать на разрешении остаться в Риме под общественной охраной, хотя думаю, они нам не позволят, ведь мы возбудим против них большую ненависть. Однако считаю необходимым требовать все, что я нахожу справедливым.
2. ПИСЬМО ЦИЦЕРОНА К АТТИКУ [Att, XIV, 13]
(Путеолы или Кумы. 26 апреля 44 г.)
Цицерон шлет привет Аттику.
Только на седьмой день мне было доставлено твое письмо, которое ты отправил 19 апреля и в котором спрашиваешь, полагая, что я сам еще не знаю, нравится ли мне больше вид холмов или прогулка по равнине близ моря. Действительно, очарование, как ты говоришь, того и другого ландшафта так велико, что я не знаю, какому из них отдать предпочтение.
«...Но теперь не в пиршествах радостных дело.
Грозную гибель, питомец Кронида, близкую видя,
В трепете мы, в неизвестности, спасемся мы или погибнем?» (1)
Хотя ты писал мне много приятного в связи с прибытием Брута со своим легионом (2) - на него я возлагаю самую большую надежду, - однако, в случае возникновения гражданской войны, которая определенно будет, если Секст Помпеи останется с войском, а он, знаю наверное, останется, то я в совершенном неведении, что мне делать. Ведь даже не будет возможности, как было в войне с Цезарем, остаться нейтральным. А эта шайка мерзавцев (3) будет брать на учет каждого, проявившего радость по поводу смерти Цезаря - мы же все весьма явно проявляли радость, - и будет считать его в числе врагов, что поведет к большой резне. Остается нам удалиться в лагерь Секста Помпея или Брута. Положение дел в моем возрасте отвратительное и неблагоприятное, поскольку неопределенен исход войны, и не знаю, могу ли я сказать, но ты мне можешь:
«Дитя мое, не тебе заповеданы шумные брани.
Ты занимайся делами приятными сладостной речи» (4).
Однако, предоставим это судьбе, которая в таких важных делах имеет большее значение, чем разум. Я же должен взвесить все, что необходимо в отношении самого себя, чтобы я, какое бы несчастье ни случилось, перенес его храбро и мудро, помня, что оно произошло по воле судьбы, и пусть меня утешают, как всегда, занятия науками и не меньше также Мартовские Иды.
Прими теперь участие в моем раздумье, которое меня волнует; так много приходит на ум и за и против. Я отправляюсь, как решил, в качестве посла в Грецию. Кажется, что я до некоторой степени избегаю грозящей мне опасности быть убитым, но подвергаю себя некоторому порицанию в том, что покидаю государство в такое для него тяжелое время. В случав, если я останусь, хотя знаю, что бесс»»»»» буду в опасности, думаю при известных обстоятельствах мог бы принести пользу государству. Но вот следующие соображения частного порядка, а именно: я чувствую, что мне необходимо поехать в Афины, чтобы поддержать Цицерона-сына. Никакой другой причины поехать у меня не было, когда я принял решение отправиться туда послом от Цезаря. Итак, выскажи все соображения по этому вопросу, как ты имеешь обыкновение, когда считаешь что-либо важным для меня. Перехожу к несчастному государству, или скорее к несуществующему государству. М. Антоний писал мне о помиловании Секста Клодия. Насколько почтительно в отношении меня, ты узнаешь из письма, я ведь послал тебе копию; насколько развязно, насколько грубо-угрожающе, что никогда, кажется, не было такой необходимости пожалеть об отсутствии Цезаря, ты легко сам оценишь. То, чего Цезарь никогда бы не сделал, не потерпел даже, теперь публично преподносится на основе его подложного завещания. Я по отношению к Антонию веду себя самым услужливым образом. Ведь он, поскольку однажды вбил себе в голову, что ему позволяется все, что он хочет, сделал бы это, нисколько не считаясь с моим желанием. Поэтому я посылаю тебе также копию моего письма к нему.
3. ПИСЬМО ЦИЦЕРОНА К КАССИЮ [Fam., XII, 1]
(Помпеянская вилла. 3 мая 44 г.)
Цицерон шлет привет Кассию.
Не перестаю, поверь мне Кассий, думать о тебе и о дорогом М. Бруте. Следовательно, обо всем государстве, вся надежда которого на вас и на Д. Брута. Да и у меня самого гораздо больше надежды с того момента, как дорогой Делабелла так блестяще выполнил государственный долг. Ведь раздоры в Риме ширились и ежедневно становились все необузданнее настолько, что я уже потерял всякую надежду на мир. Однако он подавил мятеж с такой силой, что, как мне кажется, мы навсегда будем в безопасности наконец от этого позорнейшего бедствия. Остальные дела значительны и по качеству и по количеству, но все зависит от вас. Однако разберем все по порядку. В самом деле, судя по тому, как шло дело до сих пор, кажется, что мы освободились от тирана, но не от тирании. Убивши деспота, мы выполняем все его веления. И не только это. Мы одобряем даже то, что им будто бы предполагалось сделать и чего он сам при жизни не сделал бы. Я не вижу даже конца этому: вывешиваются медные таблицы с постановлением Цезаря, даются освобождения от общественных повинностей, расточаются громадные денежные суммы, изгнанники возвращаются, объявляются ложные постановления сената. Таким образом, только кажется, что ненависть к бесчестному человеку и болезненное ощущение рабства нами изжито, государство же ввергнуто в те же беспорядки, на которые он... обрек.
Все это вы должны привести в порядок. Нет необходимости доказывать, что вы много уже сделали для республики. Она, конечно, получила столько, сколько мне никогда и на ум не приходило желать, однако, государство недовольно и требует от вас большего в соответствии с величием вашего духа и вашего положения. До сих пор, после смерти тирана, оно через вас только мстило за свои обиды. Ничего больше. А каковы его собственные достоинства, которые оно приобрело? В том ли, что оно повинуется мертвому, когда оно не могло терпеть его живого? Обязаны ли мы были по требованию долга уничтожить медные доски с его законами, а разве мы не защищаем его завещания? «Но ведь мы так решили» (1) - скажешь ты? Мы, конечно, сделали это, уступая обстоятельствам, которые в политике имеют весьма большое значение. Но они (2) без меры и неблагодарно злоупотребляют нашей уступчивостью. Впрочем, мы об этом и о многом другом поговорим в ближайшем будущем лично. Кроме того, я хотел бы тебя убедить в том, что мне, как в интересах государства, которое я считаю самым для меня дорогим, так и ради своей любви к тебе, очень близко сердцу твое почетное положение в государстве. Заботься о своем здоровье. Прощай.
4. ПИСЬМО ЦИЦЕРОНА К АТТИКУ
[Att, XIV, 21]
(Путеолы. 11 мая 44 г.)
Только что 11 мая я отправил тебе письмо с письмоносцем Кассия, как пришел мой письмоносец и притом, что невероятно, без письма от тебя. Но я догадался, что ты был в Ланувии (1), а Эрот спешил доставить мне письмо от Долабеллы, который ответил мне не по поводу моего дела (2), так как он еще не получил моего письма, а на то письмо, копию которого я послал тебе, причем ответил прекрасно.
Ко мне вскоре, после ухода письмоносца Кассия, приехал Бальб (3).
О, милостивые боги, ты легко мог бы видеть, как он боится мира! Ты знаешь его сдержанность, однако он сказал о планах Антония, а именно, что он объезжает ветеранов и просит их, чтобы они подтвердили акты Цезаря и поклялись сделать это; чтобы они все имели оружие и чтобы децемвиры ежемесячно инспектировали (4). Бальб жаловался на недоброжелательность к нему, но вся речь его была такой, что он кажется любит Антония. Что говорить? Никакой искренности в нем нет.
У меня же нет сомнения, что дело идет к войне. Ведь известный подвиг был совершен мужественно, но с наивной целью. Кто же не видит, что наследник тирана остался. Что может быть глупее:
"Бояться этого тирана и не страшиться другого" (5).
Кроме того, в такое время многое неясно. Разве неаполитанской виллой Понтия не владеет мать тираноубийцы? (6). Да, мне необходимо чаще читать посланный тебе трактат «Катон Старший» (7). Вед старость делает меня все раздражительнее. Я на все сержусь. Впрочем, я пожил. Пусть-ка попробуют молодые. Возьми на себя заботу о моих делах и впредь, как ты это делаешь теперь.
Я пишу, или скорее диктую это письмо у Вестория во время десерта. Завтра думаю быть у Гирция, и притом у единственного из пятерых, оставшегося верным (8). Такого человека я готов привлечь к оптиматам. Остальные бездельники. Из них нет никого, кто бы не боялся мира. Поэтому подумаем о бегстве. Ведь все что угодно лучше, чем война. Передай самый большой привет Аттике. Жду с нетерпением речь Октавия и другое, если что имеется. В особенности же, не собирается ли Долабелла уплатить мне долг? Или он аннулировал его за мой счет?
5. ПИСЬМО ЦИЦЕРОНА К АТТИКУ
[Att., XIV, 22]
(Путеолы. 14 мая 44 г.)
Узнал от Пилии, что 15 мая к тебе отправляются письмоносцы, наскоро тебе пишу. Прежде всего я 17 мая отсюда уезжаю в Арпинскую виллу. Поэтому пиши туда, если что-нибудь будет, хотя я сам в скором времени вернусь. Хочу все-таки прежде, чем приехать в Рим, более прилежно выведать у богов, что мне суждено. Впрочем, со страхом ожидаю, что мои догадки оправдаются. Ведь совершенно ясно, что они намерены предпринять. Вот мой ученик, который сегодня у меня обедает, очень любит того, кого убил Дорогой Брут, и, если хочешь знать, я это понимаю ясно, они боятся мира. Тема же их разговора, которая занимает их и с которой они носятся, та, что убит славнейший муж и что все государство с момента его смерти приведено в смятение, что все сделанное им, - как только перестанем бояться, сойдет на нет; что его снисходительность послужила ему во зло и, что если бы он не проявлял ее, то ничего подобного с ним не случилось бы.
Мне же приходит на ум, если Помпей придет с сильным войском, что вероятно, определенно будет война. Эта мысль тревожит меня. Мне теперь уже не удастся то, что тебе тогда удалось (1), так как я открыто выражал радость по поводу убийства Цезаря. Кроме того, они говорят, что я не был ему благодарен. Никоим образом, следовательно, не удастся то, что тогда и тебе и многим другим удалось. Что же прикажете мне явиться лично и пойти в лагерь? Тысячу раз лучше мне умереть, в особенности в таком возрасте. Итак, Мартовские Иды не столь утешают меня, как прежде. Они таят в себе большую ошибку, если знаменитые юноши (2)
«Не искупят презрения своей страны благородным подвигом».
Однако, если ты надеешься на что-нибудь лучшее, так как ты и больше меня осведомлен и принимаешь участие в собраниях, то я хочу, чтобы ты мне об этом написал и вместе с тем, обдумал, что я должен предпринять в отношении благовидного отъезда. Правда, мне многие советуют при таких обстоятельствах не присутствовать в сенате 1 июня. Говорят, к этому дню тайно собирают солдат и, конечно, против тех, кто будет в большей безопасности где угодно, только не в сенате.
6. ПИСЬМО М. БРУТА И КАССИЯ к М. АНТОНИЮ
[Fain., XI, 2]
(Ланувий. Конец мая 44 г.)
Если бы мы не были уверены в твоей честности и благосклонности к нам, мы бы не писали тебе этого письма, которое, при указанном настроении, ты, конечно, примешь благожелательно. Нам сообщают, что в Риме уже собралось большое количество ветеранов (1) и ожидается гораздо больше к июньским календам. Если бы мы сомневались относительно тебя, или боялись тебя, мы были бы не похожи на самих себя. Но, поскольку мы сами отдались в твою власть и под влиянием твоего совета распустили из муниципий сочувствующих нам, и сделали это не только официальным распоряжением, но даже частным письмом, то мы достойны быть участниками твоих планов, в особенности в там деле, которое касается нас самих. Поэтому мы просим тебя сообщить нам о твоем намерении в отношении нас. Можем ли мы надеяться быть в безопасности среди такого множества ветеранов, которые, как мы слышали, замышляют даже восстановить жертвенник (2), к чему едва ли отнесутся с одобрением те, кто желает, чтобы мы были невредимы и пользовались уважением. Действительность доказала, что мы с самого начала стремились к миру и ничего не желали, кроме общей свободы. Нас никто не может обмануть, кроме тебя, что определенно чуждо и твоей доблести и твоей чести, и никто другой не имеет возможности одурачить нас, поскольку мы только тебе одному доверяем и будем доверять.
Наши друзья очень боятся за нac, и хотя им твоя честность известна (3), однако на ум приходит другое, а именно, что кто-нибудь легко может направить эту массу ветеранов куда угодно, и ты не сможешь их удержать. На все эти вопросы просим тебя ответить, так как имеется легкомысленный и даже вздорный слух, что будто бы ветераны вызваны в связи с твоим намерением поднять вопрос в июне месяце в защиту их интересов. Думаешь, ли ты, что кто-нибудь будет тебе помехой, поскольку в отношении нac известно, что мы будем нейтральны? Никто не должен думать, что мы лично слишком дорожим жизнью. Ведь с нами ничего не может случиться без гибели и расстройства во всех государственных делах.
7. ПИСЬМО ЦИЦЕРОНА К АТТИКУ
(Alt., XV, 11)
(Анций. 8 июня 44 г.)
Цицерон шлет привет Аттику.
Я приехал в Акций (1) 8 июня. Брут был рад моему приезду. Затем в присутствии многих, а именно: Сервилии, Тертуллы, Порции, я тщательно изложил, каков мой план. Присутствовал также Фавоний (2). Я, поскольку обдумал это в дороге, советовал Бруту взять на себя поручение по закупке хлеба в Азии. Ничего уже не остается, о чем бы мы могли думать, кроме как о своем спасении. В этом даже заинтересовано само государство. Когда я начал эту речь, вошел Кассий. Я повторил то же самое. В этот самый момент Кассий, разумеется, с решительным видом, ты бы сказал сам Марс его вдохновляет, заявил, что он в Сицилию не поедет. «Таков ли я, - говорит, - чтобы принять бесчестие за благодеяние». - «Что же ты думаешь делать?» - спросил я. - «Поеду в Ахайю». - «Что ты думаешь, Брут?» - «Я поеду в Рим, если тебе угодно». - «Мне меньше всего, ведь тебе грозит опасность», - сказал я, - «Ну, а если бы я мог быть в безопасности, хотел бы ты, чтобы я поехал?» - «Одно хочу, чтобы ты ни теперь, ни по окончании претуры не ехал в провинцию, но не советую доверяться Риму». Я ему сказал о том, о чем ты, конечно, догадываешься, почему он не будет в безопасности в Риме.
Затем, в продолжительной беседе мы скорбели и, конечно, главным образом Кассий, о потерянных возможностях и сурово обвиняли Децима. Я оказал, что бесполезно пенять на прошлое, однако соглашался. Когда я начал говорить о том, что необходимо делать, впрочем, ничего на самом деле нового, но то, о чем ежедневно говорят все, я однако не касался того пункта, что надо будет убить еще другого, но когда указал на то, что необходимо было созвать сенат, еще сильнее подстрекнуть возбуждение народа и взять управление государством в свои руки, твоя приятельница воскликнула: «Я, однако, никогда не слыхала, чтобы кто-нибудь об этом говорил». Я прервал ее. Но мне показалось, что и Кассий намеревается уехать. Ведь Сервилия обещала постараться задержать постановление сената в связи с поручением по заготовке хлеба. Тогда Брут быстро отказался от своего беспочвенного замечания, которое он сделал, когда заявил, что он хочет быть в Риме. Следовательно, он решил, чтобы игры происходили от его имени в его отсутствие. Мне кажется, что я также готов уехать из Акция в Азию.
Короче, ничто меня в этой поездке не радует, кроме моего сознания в выполнении долга перед моими друзьями. На самом деле нельзя допускать, чтобы он удалился из Италии, не посоветовавшись со мной. Если исключить проявление любви и долга, то мне следовало самому себе сказать:
«О, мудрец, какая польза от твоей поездки сюда» (3).
Одним словом, я нашел корабль расшатанным или, скорее, распадающимся на части. Ничего не делают по плану, ничего сообразно с разумом, ничего как следует. Итак, хотя я и прежде конечно не сомневался, однако, теперь еще меньше сомневаюсь, что надо поспешно удалиться отсюда и как можно скорее туда:
«Где не услышу ни о делах, ни о славе Пелопидов» (4).
Но, послушай, ты, может быть, не знаешь, что Делабелла 2 июня назначил меня своим послом. Об этом мне было сообщено вчера вечером. Вотивное посольство тебе ведь не нравилось. И на самом деле абсурдно, после того как государство пало, выполнять те обещания, которые я давал за поддержку республики, тем более что свободное посольство имеет по закону Юлия ограниченные сроки, и этот срок нелегко может быть продлен. Я очень желаю такого рода посольства, чтобы, когда хочешь, можно было приезжать в Рим и уезжать. Это теперь мне дано. Действительно -приятна возможность такого права, связанного со сроком на пять лет. Хотя стоит ли думать о пятилетии? Мне кажется, дело идет к кризису. Однако отбросим предсказания.
Примечания к 1-му письму
1. Л. Гирций, приверженец Цезаря, служил при нем в Галлии в 58 г. После убийства Цезаря склонился на сторону Антония, но потом сошел с политической арены. В 43 г. вместе с Пансой был консулом. Затем сражался против Антония, разбил его при Мутине 14 апреля 43 г., где и был убит. Написал 8-ю книгу к запискам Цезаря о Галльской войне.
2. Децим Юний Брут Альбин служил долго у Цезаря. Вместе с Планком в 42 г. был избран консулом. Стоял во главе заговора и был участником убийства Цезаря.
3. Провинция, о которой говорит Брут, была Цизальпинская Галлия, предназначенная ему Цезарем. Брут хлопотал о предоставлении ему выезда из Италии как бы с правами посла.
4. Секст Помпей после сражения при Мунде (Испания) стал собирать вокруг себя отдельных беглецов, чтобы обороняться против Азиния Поллиона.
5. Цецилий Басс с помощью парфян интриговал против Секста Юлия Цезаря, который был назначен в 46 г. правителем Сирии благодаря родственным связям с Гаем Юлием Цезарем.
Примечания ко 2-му письму
1. К словам: «Но теперь не в пиршествах...» - цитата взята, чтоб показать, что в такое тяжелое время не до красот природы. Слова Одиссея из "Илиады" Гомера, IX, 228.
2. Д. Брут отправлялся в Цизальпинскую Галлию, где имел 3 легиона - один состоял из новобранцев и два из ветеранов.
3. Цицерон имеет в виду Антония и его сторонников.
4. Цитата из "Илиады" Гомера, V, 428. Слова Юпитера к Венере.
Примечания к 3-му письму
1. На заседании сената 17 марта в храме богини Земли сам Цицерон советовал забыть раздоры и ради мира сохранять и выполнять законы Цезаря.
2. Имеется в виду Антоний и его соучастники.
Примечания к 4-му письму
1. Ланувий - город в Лации.
2. То-есть, о деньгах, которые Долабелла был должен Цицерону.
3. Люций Корнелий Бальб - консул в 40 г. до н. э., доверенное лицо Цезаря. После смерти последнего примкнул к Октавию.
4. «Ежемесячно его инспектировать» - фраза не ясна, так как слово «arma» испорчено, одни предполагают «rata», другие - «Castra».
5. То-есть, Антония.
6. «Мать тираноубийцы» - т. е. Сервилия, мать М. Брута, которая сделалась владелицей неаполитанской виллы, раньше принадлежащей Понтию Аквиле, участнику заговора. Он был легатом Д. Брута и пал в бою при Мутине. Сервилия, как говорили, была в близких отношениях с Цезарем.
7. «Трактат «Катон Старший» - т. е. «De Senectute» («О старости»).
8. Место испорчено. Может значить только, как «один из пятерых оставшихся» верными кружку, в который входили - Гирций, Панса Бальб, Октавиан, Лентул Спинтер и Филипп.
Примечания к 5-му письму
1. «Что тебе тогда удалось» - т. е. соблюсти нейтралитет в гражданской войне.
2. «Знаменитые юноши» - т. е. Брут и Кассий.
Примечания к 6-му письму
1. Антоний предпринял путешествие по Италии с целью вызвать ветеранов в Рим к 1 июня. Многие из них пришли с ним, многие должны были прийти. Это вызвало большое смятение в Риме. К концу мая Антоний вернулся в Рим.
2. «Восстановить жертвенник» - т. е. колонну Цезаря, которую сверг Долабелла.
3. Антоний обещал свою защиту.
Примечания к 7-му письму
1. Анций - город в Лации. Любимое местопребывание римской знати.
2. Сервилия - мать Брута. Тертулла (Терция) - его сестра и жена Кассия. Порция - жена Брута, дочь М. Катона. М. Фавоний - соперник Катона, друг Брута. Взят был как пленник в битве при Филиппах. Враг Октавия.
3. «О, мудрец...» - стих неизвестного поэта.
4. «Где не услышу... Пелопидов». Родственники Пелопа, сына фригийского царя Танталла, известные своей жестокостью и безбожием. Под Пелопидами Цицерон имеет в виду приверженцев Антония.
|
