Прежде чем ты переехал в наш дом, за твоей дверью жили
отвратительные, злые, сварливые люди. Хотя они сами были
бедны, они ненавидели бедность своих соседей, ненавидели
нас, потому что мы не хотели иметь ничего общего с ними.
Глава семьи был пьяница и колотил свою жену; мы часто
просыпались среди ночи от грохота падающих стульев и
разбитых тарелок; раз она выбежала, вся в крови,
простоволосая, на лестницу; пьяный с криком преследовал ее,
но из других квартир выскочили жильцы и пригрозили ему
полицией. Мать с самого начала избегала всякого общения с
этой четой и запретила мне разговаривать с их детьми, а они
мстили мне за это при каждом удобном случае. На улице они
кричали мне вслед всякие гадости, а однажды так закидали
меня снежками, что у меня кровь потекла по лицу. Весь дом
единодушно ненавидел этих людей, и, когда вдруг что-то
случилось, - кажется, муж попал в тюрьму за кражу и они со
своим скарбом должны были выехать, - мы все облегченно
вздохнули. Два-три дня на воротах висело объявление о сдаче
в наем, потом его сняли, и через домоуправителя быстро
разнеслась весть, что квартиру снял какой-то писатель,
одинокий, солидный господин. Тогда я в первый раз услыхала
твое имя.
Еще через два-три дня пришли маляры, штукатуры, плотники,
обойщики и принялись очищать квартиру от грязи, оставленной
ее прежними обитателями. Они стучали молотками, мыли,
выметали, скребли, но мать только радовалась и говорила, что
наконец-то кончились безобразия у соседей. Тебя самого мне
во время переезда еще не пришлось увидеть, за всеми работами
присматривал твой слуга, этот невысокий, степенный,
седовласый камердинер, смотревший на всех сверху вниз и
распоряжавшийся деловито и без шума. Он сильно импонировал
нам всем, во-первых, потому, что камердинер у нас, на
окраине, был редкостным явлением, и еще потому, что он
держался со всеми необычайно вежливо, не становясь в то же
время на равную ногу с простыми слугами и не вступая с ними
в дружеские разговоры. Моей матери он с первого же дня стал
кланяться почтительно, как даме, и даже ко мне, девчонке,
относился приветливо и серьезно. Твое имя он произносил
всегда с каким то особенным уважением, почти благоговейно, и
сразу было видно, что это не просто обычная преданность
слуги своему господину. И как я потом любила за это
славного старого Иоганна, хотя и завидовала ему, что он
всегда может быть подле тебя и служить тебе!
Я потому рассказываю тебе все это, любимый, все эти до
смешного мелкие пустяки, чтобы ты понял, каким образом ты
мог с самого начала приобрести такую власть над робким,
запуганным ребенком, каким была я. Еще раньше чем ты вошел
в мою жизнь, вокруг тебя уже создался какой-то нимб, ореол
богатства, необычайности и тайны; все мы, в нашем маленьком
домике на окраине, нетерпеливо ждали твоего приезда Ты ведь
знаешь, как любопытны люди, живущие в маленьком, тесном
мирке. И как разгорелось мое любопытство к тебе, когда
однажды, возвращаясь из школы, я увидела перед домом фургон
с мебелью! Большую часть тяжелых вещей носильщики уже
подняли наверх и теперь переносили отдельные, более мелкие
предметы; я остановилась у двери, чтобы все это видеть,
потому что все твои вещи чрезвычайно изумляли меня - я таких
никогда не видала - тут были индийские божки, итальянские
статуи, огромные, удивительно яркие картины, и, наконец,
появились книги в таком количестве и такие красивые, что я
глазам своим не верила. Их складывали столбиками у двери,
там слуга принимал их и каждую заботливо обмахивал метелкой.
Сгорая от любопытства, бродила я вокруг все растущей груды;
слуга не отгонял меня, но и не поощрял, поэтому я не посмела
прикоснуться ни к одной книге, хотя мне очень хотелось
потрогать мягкую кожу на переплетах. Я только робко
рассматривала сбоку заголовки - тут были французские,
английские книги, а некоторые на совершенно непонятных
языках. Я часами могла бы любоваться ими, но мать позвала
меня в дом.

__________________