Да, это был ты, любимый, но ты был не один. Я услышала
нервный приглушенный смех, шуршанье шелкового платья и твой
тихий голос - ты возвращался домой с какой то женщиной...
Как я пережила ту ночь, не знаю. Утром, в восемь часов,
меня ввезли в Инсбрук; у меня больше не было сил
сопротивляться.
Мой ребенок вчера ночью умер - теперь я буду опять одна,
если мне суждено еще жить. Завтра придут чужие, одетые в
черное, развязные люди, принесут с собой гроб, положат в
него моего ребенка, мое бедное, мое единственное дитя.
Может быть, придут друзья и принесут венки, но что значат
цветы возле гроба? Меня станут утешать, говорить мне
какие-то слова, слова, слова; но чем это мне поможет? Я
знаю, что все равно останусь опять одна. А ведь нет ничего
более ужасного, чем одиночество среди людей. Я узнала это
тогда, в те бесконечные два года, проведенные в Инсбруке, от
шестнадцати до восемнадцати лет, когда я, словно пленница,
словно отверженная, жила в своей семье. Отчим, человек
очень спокойный, скупой на слова, хорошо относился ко мне;
мать, словно стараясь загладить какую-то нечаянную вину
передо мной, исполняла все мои желания; молодые люди
домогались моего расположения, но я отталкивала всех с
каким-то страстным упорством. Я не хотела быть счастливой,
не хотела быть довольной - вдали от тебя. Я нарочно
замыкалась в мрачном мире самоистязания и одиночества.
Новых платьев, которые мне покупали, я не надевала; я
отказывалась посещать концерты и театры, принимать участие в
пикниках. Я почти не выходила из дому - поверишь ли ты,
любимый, что я едва знаю десяток улиц этого маленького
городка, где прожила целых два года? Я горевала и хотела
горевать, я опьяняла себя каждой каплей горечи, которой
могла усугубить мое неутешное горе - не видеть тебя. И,
кроме того, я не хотела, чтобы меня отвлекали от моей
страсти, хотела жить только тобой. Я сидела дома одна,
целыми днями ничего не делала и только думала о тебе, снова
и снова перебирая тысячу мелких воспоминаний о тебе, каждую
встречу, каждое ожидание; я как на сцене разыгрывала в своем
воображении все эти мелкие малозначащие случаи. И оттого,
что я без конца повторяла минувшие мгновения, все мое
детство с такой яркостью запечатлелось в моей памяти и все
испытанное мной в те далекие годы я ощущаю так ясно и
горячо, как если бы это только вчера волновало мне кровь.
Только тобой жила я то время. Я покупала все твои книги;
когда твое имя упоминалось в газете, это было для меня
праздником. Поверишь ли ты, я знаю наизусть все твои книги,
так часто я их перечитывала. Если бы меня разбудили ночью и
прочли мне наугад выхваченную строку, я могла бы еще теперь,
через тринадцать лет, продолжить ее без запинки; каждое твое
слово было для меня как евангелие, как молитва. Весь мир
существовал только в его связи с тобой; я читала в венских
газетах о концертах, о премьерах с одной лишь мыслью, какие
из них могут привлечь тебя, а когда наступал вечер, я издали
сопровождала тебя: вот ты входишь в зал, вот садишься на
свое место. Тысячи раз представляла я себе это, потому что
один-единственный раз видела тебя в концерте.

__________________