Кажется, Светлана думает, что мне известно все и о визитах ее мамы в больницу, и обо всех передвижениях Таньки. Значит, Агнесса представила ей все так, будто происходящее имеет место с моего ведома и согласия. Я не должен расстраивать Светку, высказывая удивление или недоумение. Она не должна думать, что выдала то, чего не следовало.
- Что ты хотел сообщить мне? Я уже всем много раз говорила и тебе повторю: у меня нет больше жизни, жизнь для меня утратила всякий смысл...

Я поднял глаза на Преступницу. Она, с широко раскрытыми от любопытства глазами и даже со слегка приоткрытым ртом, детсадовски нетерпеливо сверлила меня взглядом, но как только наши глаза встретились, она без малейшего стеснения сменила выражение лица, которое я уже явно заметил, - и ей не могло быть это неясно - на спокойное и нарочито равнодушное. Эта ее мимика всегда приводила меня в восторг, когда мы были женаты. Я прикидывал, стоит ли при ней говорить о Светкой о том, что я видел у Сафарова.
- Послушай, Света, я был сегодня днем в вашем офисе, ну, у Гариба. То есть, я был в его кабинете в тот момент, когда... в общем, ты меня понимаешь? Я все видел и все понял.
- Горыныч...
- Погоди, не оправдывайся, мне совершенно не интересно, что ты скажешь, потому что я не собираюсь осуждать тебя или читать нотации, - даже наоборот.
- Наоборот?


- Я говорил с доктором Данилевичем... - начал было я, когда вдруг увидел, как Преступница стала отчаянно жестикулировать, - то есть, нет, я не то хотел сказать... В общем, я был у Сафарова и мне сказали, что тебя восстановят.
- Да ну, - с отчаянием в голосе прокричала в ответ Светка, - ты там что-то напутал, Горыныч... Он ничего не решает, это от других людей зависит.
Я снова посмотрел на Преступницу, и она заговорщически закивала.
- Светка, говорю тебе, все решено. Вот я сейчас... - еще один кивок, - как раз с Миленой ужинаю, и она все подтвердила.
На том конце провода наступило молчание, потом последовало тяжелое дыхание и, наконец, я услышал:
- А пусть она сама мне это скажет...
- Нет проблем, дорогая, сейчас я передам ей трубку, - потянувшись через стол, я вручил Преступнице телефон, и она, воодушевленно выхватив его у меня, стала разговаривать со Светкой. Я же в это время невольно подумал о том, что Танька, например, непременно изучила бы поверхность трубки и протерла ее натянутым рукавом, прежде чем приложить к уху.


И с этого момента я уже не мог думать ни о чем ином, кроме как о ситуации с Танькой. Оказывается, они спелись с моей матерью гораздо более осмысленно, чем мне показалось тогда, когда я узнал, что они общались по телефону. Мать приютила ее и теперь будет дожидаться внука. Наверняка они уверены, что я растаю и в конце концов женюсь на Таньке. И даже мое признание о том, что я влюблен в другую, не смутило мою мать. Она пофилософствовала немного, усыпив мою бдительность, и наверняка осталась при своей "программе". Однако, теперь я почему-то не испытываю ни раздражения, ни негодования по поводу маминого поведения. Я уже потерял ее, я уже жил без нее, я ей уже все простил на все оставшиеся годы вперед.
- Снова задумались о чем-то, - Преступница протягивает мне трубку.
- Поговорили уже? Надеюсь, теперь Светус будет в полном порядке...
- Если это можно так назвать, - усмехнулась она.
- Ну, условно говоря... - рассудительный тоном добавил я, - если разобраться, то нет ничего неправильного в том, что не причиняет боли и зла другим. Тем более, что офис этот работает наиболее продуктивно из всех, как я понял, да?
- Ага! - прыснула она в ответ, - осталось только внедрить эту методологию во все остальные офисы, - и я впервые в жизни услышал раскатистый и звонкий смех Преступницы, который уже был таким родным и таким знакомым для меня - из сновидений.
- Представляю себе картину... как ты это внедряешь, - я грустно улыбнулся и поймал себя на том что уже не могу громко смеяться рядом с ней. Интересно, временно это или навсегда...

- Нет, мне определенно не нравится то, как вы выглядите сегодня... знаете, Гор, вы даже будто постарели. Вам, видимо, шло на пользу присутствие удручающей.
- Кстати, о ней... помнишь, ты мне обещала, что я могу жить спокойно, что она выйдет за другого, что я не увижу ее больше... так вот, все как раз наоборот. Она оккупировала мою территорию.
- Не понимаю, - она заметно напряглась..
- Переехала жить в Ереван, к моим родителям... а те, конечно, приняли ее с распростертыми объятиями и обещаниями золотых гор...
К моему удивлению, напряжение вмиг спало с ее лица, и она проговорила небрежно:
- Так это как раз то, что нужно. Не волнуйтесь. Так даже лучше. Родители Ваши будут иметь доступ к внуку. А она все равно долго там одна не протянет или Вы плохо знаете ереванских мужчин.
Как это ни парадоксально, мне этот ее тезис пришелся совершенно не по нраву, и она не могла не заметить этого со своей известной проницательностью.

- Так? - прокашлявшись, заметила она после паузы, - Вы, оказывается, тот еще собственник...
- Да нет, нет, Мильончик, ты не так поняла мою реакцию... - я поспешил было опровергнуть ее соображения, но вдруг замолчал, чем лишь усугубил ситуацию.
- Не так? - чуть ли не издевательским тоном переспросила она, - ну что ж, это очень заметно по Вашему виду... будь Ваша воля, Вы бы прямо сейчас помчались за билетом в Ереван. Впрочем, я Вас не держу.
- Прекрати издеваться, прошу тебя! Я не это имел в виду... какая же ты все-таки злючка... я ведь знаю тебя как свои пять пальцев, для меня нет в тебе ничего нового, ничего загадочного, но от этого ты становишься лишь еще более притягательной, роднее, важнее, для меня.
- Это лишь слова, Горыныч, - а я видела Ваше лицо, Ваши глаза...

- Ты назвала меня Горыныч, - я широко улыбнулся, - вот теперь, кажется, полная картина, - ведь ты меня и тогда так называла!..
- Ну, во-первых, Вы вроде отказались о "той жизни"... а во-вторых, - это все Светлана, - это она мне все по телефону: "Горыныч да Горыныч" вот я и подхватила... невольно.
- И тем не менее, Мильончик... ты действительно не так поняла ни меня, ни того, что было у меня на лице. Просто, когда ты сказала о ереванских мужчинах, которых я якобы не знаю, а ты знаешь... пойми, мне было это не приятно слышать от тебя...

- Но почему? Я ведь жила несколько лет в Ереване, училась там в вузе и прекрасно знаю, что хорошеньких девушек армянские мужчины обычно без внимания не оставляют, а Ваша удручающая, - осмелюсь предположить, - не из дурнушек.
- Мне сейчас не до нее... мне просто стало дико обидно за то, что я как-то мало знаю о ереванской части твоей жизни. А ведь я знаю о тебе все... точнее... - я запнулся, - о той твоей жизни, которой я не желаю...
- Если честно, Гор, то я уже устала от ваших мистических выкладок. Вы меня уже и без того смертельно напугали, рассказав о моей тетке...
- Которая, кажется, предотвратила своей судьбой - твою... нашу.
- Так или иначе все это в прошлом, и нам нужно жить дальше. Но имейте в виду, что я... - на этот раз запнулась она.
- Что "ты"? - насмешливо переспросил я, - ведь теперь что бы ты ни сказала - не прозвучит убедительно, потому что ты остановилась прежде чем это сказать. Ты не уверена в том, что ты говоришь.
- Я просто не хочу Вас огорчать, Гор, именно поэтому я и стормозила.
- Вот и не огорчай, Мильончик. Подумай хорошенько, прежде чем решить...
- Да Вы хоть понимаете...
- Я все понимаю, малышка, я все сознаю. Но не могу иначе, честное слово, - иначе хоть в петлю.


- Боже как все это скучно! - она встала из-за стола, - мне пора.
- Нет, сядь! За тобой вроде еще не пришли... Скажи мне, что тебя останавливает, чего ты боишься? - я встал, обошел стол и подошел к ней вплотную, - О чувствах ко мне можешь не говорить, так как ты мне уже дала понять, как ты ко мне относишься, помнишь...
- Гор, это непорядочно...
- Понимаю, прости... но тем не менее, я категорически не приму твой аргумент о том, что я тебе безразличен. Что же тогда тебе не позволяет быть со мной? Я ведь не предлагаю тебе мелкую интрижку или пошлую связь на стороне...
Она, кажется, раздражена моей настойчивостью, и я, кстати, прекрасно понимаю ее...
- Да хотя бы то меня тормозит, Гор, что еще неделю назад я Вас знать не знала!
- Слабый аргумент, - во всяком случае, он не для моих ушей. Я теперь прекрасно понимаю и чувствую, насколько растяжимо и непостижимо может быть время...
- И потом, у меня семья, ответственность...
- И это препятствует тебе на пути к счастью?
- Гор, я уже счастлива, как Вы этого не понимаете?
- Нет, это ты не понимаешь, что счастье может быть совсем другим намного красочнее, глубже, роднее, правильнее... я не знаю как это объяснить. Но я это чувствую всем своим сознанием...
- Мало ли что "может быть" Гор, - мрачно прореагировала Преступница, машинально поправив мне бортик костюма, - мы не можем идти по головам... и потом...
- Что еще?
- Вам самому не смешно? Парень, который никогда не был женат - а тут я - с детьми. Представьте реакцию Вашей родни, - она весело и хитро смотрела на меня, словно ожидая схожей насмешки.
- Мне не до шуток, Мильоник, - не ожидал такой глупости от тебя...
- Вот как, - воскликнула она, - ну тогда у меня для Вас новость: точно такую же глупость будут шептать на ухо друг другу все Ваши родные, - без исключения! - как только Вы им объявите о том, что собираетесь связать свое будущее со мной... и будут делать это всегда, все время.
- Мильончик, ты совсем не в ту степь... - я взял ее за плечи.


- Нет, в ту! - она прервала меня и, увернувшись от моих объятий, вернулась на свое место за столом, - моя тетя Илона была молодой, незамужней, красавицей и умницей! Но ее все равно не хотела в невестки вся родня того типа - просто потому, что она из Баку, а не из Еревана, как он... А тут такое... не хочу я этого и не желаю никому.
- Но ты ведь сказала, что они поженились...
- Да, поженились... и все время, что они были вместе, их родня ни на минуту не переставала подыскивать ему жену "из своих"... даже когда у них родился ребенок, они не переставали злословить и упрекать его за эту женитьбу "без благословения". И знаете, что самое обидное... ведь это была очень образованная, интеллигентная, русскоязычная семья...


- Что потом сделал этот парень. Женился?
- Потом - да... у него появилась дочь - вы не поверите - точная копия его погибшего ребенка... он даже не побоялся назвать ее так же... - она махнула рукой, словно желая покончить с этой темой, и, взяв нож, стала намазывать авокадо на сухарик.
- Мильончик, обещай мне хотя бы, что всегда будешь помнить обо мне и о моей готовности быть с тобой... в любое время, в любых обстоятельствах...ну, мало ли что может произойти...


- Ну, допустим, я буду помнить... а Вы-то что? Так и останетесь в ожидании осуществления этого мизерного шанса? Нет, не могу я Вам этого обещать... - она протянула мне сухарик, а я, вместо того чтобы взять его, схватил ее за кисть, притянул ее к своему рту, подхватил губами сухарик и, жуя его с наглым видом, продолжал удерживать ее руку.
- Отпустите... отпустите, я не могу этого выносить! - явно занервничав, она вырвалась и резко встала из-за стола.


Я заметил, как в ее глазах блеснули слезы, но она сумела с этим справиться и спокойно направилась к двери. Если бы она проявила слабость, я бы непременно остановил ее, но тут почему-то не посмел. Это была чужая женщина - о которой еще неделю назад я не имел ни малейшего представления, и это было самое близкое, самое желанное и самое важное для меня существо из всех, кого я знал в своей жизни. Остановившись у выхода из кабинета, она оглянулась на меня и через пару секунд сказала:
- Мы, кажется, исчерпали все вопросы, которые стали поводом для этих встреч и звонков... Прощайте, Гор, не поминайте лихом.

Я не собирался воспринимать всерьез ее слова. "Прощайте, не поминайте лихом" - это наверняка даже наоборот: провокация, призванная усилить мое желание снова увидеться с ней, не потерять с ней контакта. Женщины любят устраивать такие "мелкие пакости" и, хотя Преступница в общем не из таких женщин, но мало ли что может быть сказано в момент слабости. У меня есть ее телефон, я знаю, где качается ее муж, я знаю, на какой тачке она передвигается. И в конце концов, мы связаны через Светку. Нет, врешь, дорогая, никуда не денешься.

Как ни холодно и как ни мрачно мне делалось при мысли о возвращении в пустую квартиру, я все равно не жалел о том что там нет Таньки. Чертова тихоня оказалась способна на такие махинации и выверты, что одна даже мысль о возможности воссоединения с ней - будь у нее хоть тройня моих детей - была мне отвратительна. Завен с Машкой потом несколько раз пытались заставить меня посмотреть на эту тему с другой стороны, и оценить ее любовь ко мне, заставившую ее отказаться от недюжинной карьеры в Белокаменной, от всего привычного и комфортного и уехать зимой в Ереван, в незнакомую среду, к незнакомым людям.
- Вот я: на за что бы не переехала туда жить, несмотря ни на какую любовь к Завену, - констатировала Машка, - потому что я привыкла к Москве, к русской среде, к русскому менталитету...


- Машка, она поехала туда не жить, - она поехала туда переждать бурю за счет моих родителей и за счет моих нервов...
- Погоди. Почему "за счет" родителей? Ты ведь говорил, что она всю свою зарплату копила... для Еревана это немалые деньги, она наверняка поддержит твоих родителей, - возражал Завен.
- Дело не в этом... родителей я и сам прекрасно поддерживаю, и они, к сожалению, не станут что-либо от нее принимать. Заботливые слишком. Девочка работала-копила - пусть не трогает... Да и вообще, мне надоело об этом...
- Там твой ребенок Завен...
- Это не то, чего я хотел, меня просто пытаются захомутать, вот и все, и никакой любви ко мне я в этом не чувствую. Только корысть и полное игнорирование моих желаний...


Завен с Машкой помолчали немного, а затем Машка вдруг взвизгнула:
- Знаешь что, Горыныч, надело мне делать вид, что я ничего не понимаю. У тебя есть другая, вот в этом все и дело! Я это вижу по тебе, по твоим глазам, по всему! Танька не та девчонка, от которой так легко отказываются... Просто ты нашел на стороне то, что посчитал лучше, - но это может быть ошибкой! Кто это, сознавайся как на духу.
- Завен, - я обратился к другу на армянском, - пусть твой этот особый случай не лезет куда его не просят...


Завен, естественно, не повел и бровью ни от самих моих слов ни в качестве выполнения моей просьбы. Он просто поддержал свою подругу жизни, и мне стало больно и даже завидно от того, что он так влюблен, и вообще от того, может делать любовь с нами, - я ведь сам был именно таким, когда мы были женаты с Преступницей. Я ведь тоже игнорировал все, что мне говорили о ней и продолжал поддерживать ее...

****

Вот уж кого-кого, а Поджарого я никак не ожидал увидеть в "Аяксе" в такой час. Нормальные люди сейчас дома, с семьями...
- Здравствуй, нужно поговорить.


Он наверняка выследил меня. Хотя, как ни странно, был одет для нагрузок.
- Ну, давай поговорим... раз так нужно, - ответил я, однако, надо признать, прореагировать я сумел далеко не сразу.
- Хотя, конечно, говорить буду я, а ты будешь только слушать...
- А вот это как получится...


Мы не смотрели друг на друга. Как только он поздоровался со мной, следующим его действием было оседлание тренажера. Я последовал его примеру, и мы разговаривали усердно пыхтя и практически не видя друг друга.
- А получится так, как и должно быть, дорогой Горыныч...
- Так уж и "дорогой"!
- Да уж не дешевый, как это ни странно...
- Что, дорого обхожусь? Может быть, рассчитаемся?
- Да затруднительно будет, я думаю...
- А может быть, я сам подумаю и решу, что и насколько мне будет затруднительно?
- Ну вот и подсчитай, сколько может стоить моя семья и мое личное счастье, которое ты решил заграбастать.


- А это еще неизвестно, кто у кого что заграбастал. Может быть, это тебе придется со мной рассчитаться?
Мерное постукивание прекратилось, и теперь я слышу лишь тяжелое дыхание. Через пару секунд он уже стоял передо мной, спокойно и слегка задумчиво глядя мне прямо в глаза, а потом так же спокойно направился к другой машине.


- Не знаю, что ты там напридумывал себе, но когда я лично с ней познакомился, у нее не было ни мужа, ни жениха, ни кого-то еще...

Ну что ж, сдержанный и понимающий, надо отдать ему должное. Другой бы уже полез с кулакам а этот ничего, стойкий...
- Так что боюсь, что я лично у тебя никого не отбивал... - пыхтение, указывающее на явный перебор с нагрузкой, - а вот ты, если сам еще не понял, уже забрел слишком далеко...

- А мне все равно. Я буду брести и дальше... потому что это вопрос моей жизни.
- Забавно... я-то как раз уверен, что вопрос твоей жизни в том, чтобы остановиться...

- Это мне решать. Я уже сказал, что жизни без того что мне нужно - я не желаю...
- Ну что ж... ты сказал - я понял. Бывай пока...
Через несколько дней, - после того как в моем офисе члены коллектива отметили приближение Нового года и распрощались до года следующего, - я возвращался домой в приподнятом настроении, однако, без особых иллюзий. Одна из девчонок, как-то прознавшая о том, что я уже живу один, казалось, готова была вылезти вон из кожи, чтобы я предложил ей переночевать со мной сегодня. Возможно, я бы и поддался соблазну, так как отсутствие рядом женщины столь долгое время не было для меня делом привычным. Однако, поскольку девчонка была новенькой в коллективе и еще не успела себя зарекомендовать с какой-либо стороны, мне не хотелось особо с ней сближаться, и я сделикатничал. Кроме того, все эти несколько дней после моей неожиданной и короткой беседы с Поджарым я продолжал мечтать и думать только о Преступнице, и мне не хотелось засорять эти ощущения какими-то дополнительными деталями в виде случайных связей с перспективой дальнейших приставаний и эмоционального шантажа. Разумеется, я не получил от Преступницы ни одного ответа на мои многословные и содержательные электронные послания, телефон ее был отключен, и Светка, как оказалось, ничего о ней кроме этого номера телефона и не ведала. И уже не раз мои попытки выведать что-то у Гариба заканчивались ничем.


- Гариб, послушай...
- Я не могу тебе ничего ответить, Горыныч, почему ты упорно не понимаешь меня?
- Да все я прекрасно понимаю, но я не стану никому объявлять своих источников...
- Прекращай, Горыныч, ты уже просто как ребенок себя ведешь, честное слово... я вообще не понимаю, как так можно....
- И не удивительно, что ты не понимаешь... с твоим-то гаремом...
- Честное слово, Горыныч, я готов тебе его предоставить в любое удобное для тебя время, - только бы ты оставил свои глупости...
- Глупости - это твой гарем и твоя мысль о том, что я тебе завидую. Я не это имел в виду, говоря "не удивительно"...
- Ну вот, теперь ты на меня нападаешь, пытаешься задеть... Ну я-то при чем, если ты влип в такую передрягу...
- При том, что можешь мне помочь, но не делаешь этого.
- И не подумаю делать, поверь, я еще не спятил... пока что.



И так несколько раз - по тому же кругу. На этот раз я просто позвонил ему поздравить с наступающим.
- Спасибо, Горыныч, и тебя так же. Слушай, эта ваша Светлана просто истеричка.
- Да? Почему, что случилось?
- Что случилось... уволилась сама. Проработала после восстановления пару дней - и будто подменили. Все ей вдруг стало противно и мерзко, она видите ли ни минуты больше не может там находиться, ее ноги видите ли там больше не будет... Если мне ее снова пропихнут, у меня крыша поедет, честное слово...
- А не мамаша ли ее часом приложила там руку?
- Да нет, представь себе... наоборот, звонила мне ее мамаша... как ее, не вспомню сейчас... и пыталась выяснить, "что же произошло, как так могло случиться"... будто я директор школы... или точнее, заведующий детсадом...


- Ну что ж, значит, у девушки произошло самопроизвольное "просветление в уму", это радостно...
- Ну, просветление-не-просветление, мне это фиолетово - усмехнулся Гариб, - но я позвонил Мике Бабаеву, знаешь его...
- Если это наш Мика, у которого недавно свадьбы была с Ольгой Зверевой...
- Да-да, именно ему. Он ведь ваш друг больше чем мой, но поскольку я сослался на то, что Светка ваша подруга...
- Правильно сделал, никаких проблем... Светку надо пристроить как нельзя лучше, она заслуживает достойной работы... - заверил я.
- Да. Тем более, она поклонница Зверевой, - все ее песни наизусть знает, - теперь будет иногда видеть воочию - как жену нового босса...
- Светка у нас вообще девушка высоко-духовная бардовские песни - ее стихия, - заметил я, - то есть, там все решено?
- Да, считай, что она уже там работает, - твое имя, имена Завена и Арто сработали на все сто. Она там как у Христа за пазухой будет, поверь...
- Ну, спасибо, Гариб, - ты сделал то, до чего бы я не додумался... я ведь не совсем в курсе его офисных дел...
- Ладно, это все ерунда, главное, чтобы она не устроила там такой же истерики, - рассмеялся Гариб.
- Ну, на этот счет можешь не волноваться, - ответил я - там у нее для истерик не будет условий таких как у тебя... а в случае чего - я сам за нее отдуваться буду перед Микой. Так как там с моим вопросом?
- Слышь, Горыныч, а не пошел бы ты лесом а, со своими вопросами... сказал же - не знаю ничего и не спрашивай, даже не заикайся...


Приехав домой, я уже был полностью готов к тому, что проведу вечер один. Мне уже даже не представлялось, что может стать помехой для моего одиночества. Увидеть дома заплаканную и отощавшую Таньку было для меня громом среди ясного неба.
- Не прикасайся, ко мне, Танька. Даже не приближайся со своими нежностями... Просто скажи, - что происходит, что ты вытворяешь?
- Прости, - всхлипнула она, - я сейчас в таком состоянии... понимаешь, меня Агнесса Викторовна сбила с толку... я понимаю, как глупо и некрасиво я поступила, но дело даже не в этом.
Я слушал ее молча, без комментариев и каких-либо мимических проявлений.
- Ты не рад мне? Ведь я знаю, каково тебе одному, ты ведь не привык быть один...
- Ты рассказывай свою историю, рассказывай, не отвлекайся - иронично-пренебрежительно прервал ее я, - и начни, пожалуй, с того, как ты прекратила принимать таблетки, - на что тебя тоже, несомненно, надоумила Агнесса Викторовна...
- Знаешь, мне стало так страшно, так неловко, когда я увидела эти таблетки только что там, на полу... я поняла, что ты их нашел и обо всем догадался...
- Вынужден сделать поправку: я не имею привычки копаться в женских комодах...
- Ну, ты, наверное, хотел найти какие-то зацепки, адреса телефоны...
- Ничего я не хотел... то есть, не успел захотеть. Таблетки твои нашлись случайно... - я предательски раскраснелся...
- Если ты привел кого-то сюда, пока меня не было, я это пойму, любимый... после того что я сделала...
- Привел или нет - не будем об этом, это совершенно не важно, скажи лучше, зачем приехала?
- Но... ты ведь сам сказал, что не гонишь меня, что готов жить со мной и дальше. Но только без ребенка...
- Да, я это говорил, но тогда я знал другую Таньку, не ту, которая передо мной... погоди, ты что, избавилась от ребенка?


Странно, но мне не приятно думать о том что она это сделала. Я как-то успел привыкуть к мысли, что у меня все-таки будет расти ребенок...
- Да, я... понимаешь, я когда приехала туда... там ведь все не так, как я себе представляла, и потом.... я не смогла бы жить без тебя. Я ужасно скучала по тебе, я боялась, что ты влюбишься в другую, или что тебя кто-то из ваших офисных девчонок приберет... я знаю женщин, и я знаю, как ты можешь нравиться...
- Ты это сделала в Ереване?
Она почему-то расплакалась в ответ.
- Я дура, Горыныч самая настоящая дура!! Я... я знаю, что это было рискованно, меня предупреждали... но я настаивала. Я не могла допустить, чтобы мы встретили Новый год врозь, это ведь плохая примета. Я хотела быть с тобой... - она замолчала.
- Как все прошло?
- Я... не смогу больше быть матерью, Горыныч, - она бросилась на кровать и громко и отчаянно зарыдала.
Я смотрел на нее без малейшего сочувствия, - хотя искренне понимал, каково ей может быть сейчас, - но не хотел выдавать своих чувств.
- Погоди, как же... но почему ты не приехала к Бергеру? Он ведь хорошо знал и тебя и все твои ситуации. Он мог бы, возможно, избежать эксцессов...
- Потому что я самая глупая, самая плохая, самая несчастная на свете, Горыныч!
Знакомая политика. В минуту отчаянного горя и страданий - вряд ли кто-то в ответ на такие слова не кинется опровергать их и обещать Бог знает что. Но я больше на такие трюки не ведусь.
- Танька, как бы там ни было, это все твои глупости, твои подставы, твоя ложь...
- И моя любовь! Моя любовь, - вот о чем ты должен был сказать в первую очередь! - выкрикнула она, повернувшись ко мне на секунду и потом снова спрятав лицо.
- Любовь - повторил я еле слышно, - как жаль, что твоя любовь никак не совпадает с моей любовью. Прости, Танька, я понимаю, каково тебе, но платить за твои поступки и за твои глупости своей жизнью и своими чувствами я не могу и не хочу. Оставайся здесь сколько тебе нужно, если тебе так этого хочется, только... у меня. Возможно, многое переменится в жизни, и вряд ли там будет место для тебя.
- Что... что переменится? - с искренним любопытством она отвлеклась от своих рыданий и присела на кровати с вопрошающим видом, - у тебя с работой что-то не так?
- На работе и во всех делах все отлично, и все будет как нужно. Только вот эмоциональная часть... знаешь, если раньше я хоть доверял тебе и хорошо к тебе относился, то теперь мне тебя жаль немного, только и всего. У меня давно уже не было женщины, но мне противно даже думать о том что мы снова можем быть вместе. Прости, что говорю это, но ты должна знать, я никогда не тешил тебя иллюзиями во всяком случае, намеренно.


Сказав это я спокойно отправился на кухню и налил себе тоника, когда услышал, как Танька бормочет из спальни: "Ты отнял у меня все, и право любить, и женские чувства, и возможность быть матерью. Ты просто чудовище, Горыныч! Я не прощу тебе этого, не прощу, вот увидишь!" Но я не придал ее словам никакого значения, так как был уже увлечен своими думками. Я прошел к компьютерному столу и, как обычно вот уже последние несколько дней, стал строчить Преступнице. "Если у тебя есть хоть капля человеческой совести, ради всего святого, - ответь: как ты можешь так вот молчать оставляя меня в таком отчаянном состоянии? Ты не женщина, ты просто монстр какой-то да? Но ведь это не так. И я это знаю прекрасно, - мне ведь знакома каждая страничка твоей души, как и каждый сантиметр твоего тела. Откликнись, иначе мне нет жизни...".
Прекрасно сознавая, насколько высокопарно, романно и скучно звучат мои слова, я не мог ничего с собой поделать. Все делалось словно без моего одобрения, но с моего ведома и моими руками. Когда раздался звонок на домашний телефон, я был уверен что это звонит мама, видимо, узнать, как доехала Танька. Однако, это оказался Поджарый.


- Ты вроде неглупый парень, Горыныч. Оставил бы ты все это в покое и жил себе со своей малышкой...
- У меня нет никаких малышек, у меня есть единственная и самая родная любовь, какая тебе и не снилась.
- Кстати, о каких сантиметрах ты там городил, горе луковое?
- Это долго объяснять. Тебе не захочется в это вникать. Дело совсем не в том, то между нами что-то было...
- Заткнись, урод...
- Дело не в этом, я сказал! Тут другое... тут все сложнее и намного важнее для меня.
- А ты не можешь ошибаться, Горыныч? Подумай хорошенько, ведь мир не вокруг одной твоей точки зрения вертится...
- Прости, не знаю, как там тебя... я прекрасно понимаю тебя и, поверь, высоко ценю твою сдержанность. Да, я бы на твоем месте давно уже закатал в асфальт того кто так вот себя ведет, но... прости, не могу ничем помочь...
- Ну что ж, тогда и я тебе ничем не могу помочь. Разговор окончен, мне очень жаль.


Танька стоит в своем дежурном желтом халате и смотрит на меня заплаканным глазами - бледная и окаменевшая. Что-то незнакомое, дикое и даже угрожающее просматривается во всем ее облике, что никак не гармонирует с невинным и радостным цветом ее одеяния. Она прекрасно слышала мой разговор по телефону, и на мониторе передо мной - все тот же текст отправленного послания, но мне сейчас не до танькиных чувств. Я бездарно просиживаю у телевизора до двух ночи, никак не реагируя на то, что делает со мной Танька в недежде восстановить близость. Два часа ласк, сопровождаемых нежными словами, которые мне казались насколько неискренними, настолько отвратительными несмотря на весь их замечательный смысл. Я знал, какие слова умеет говорить Преступница, как привычно, по-родному и по-настоящему они могут звучать на нашем языке. Мог ли я после этого реагировать на знакомые, но до омерзения нежеланные, чуждо звучащие нежности от девушки, которую никогда не любил и в которой к тому же дико разочаровался. Впрочем, последним ее словом перед тем как она оставила меня, наконец, в покое, было далеко не ласковое.
- Чертов импотент! - прокричала она и отправилась в спальню.
Я тоже спал той ночью. Мне снилась Москва, - та самая, где я жил после смерти родителей и после того, как с помощью родственников и друзей открыл здесь свой офис... Я даже увидел, что женат. Да, именно, - я женат на какой-то дурнушке по-имени Анжелика, - прекрасном тем не менее человеке. Черт побери, это немыслимо, но это так, - она работает в регистратуре у Данилевича, и поженились мы по банальному залету. Я узнал об этом, как о чем-то неожиданном и ужасно нежелательном. Мне даже кровь хлынула в голову от этого "цельного знания". А потом даже в сердце словно вонзилось что-то, - настолько мне было ужасно от мысли, что я женился именно на этой Анжелике.

Однако, как ни странно и как ни алогично, но вот я вновь перекинулся в город, которого нет, вот мы снова едем с моей беременной женой Миленой на "единственное представление", и мы весело смеемся, вспоминая, как тот низенький еврей театрально и пафосно извинялся перед нами за то, что его сынок так нелепо повел себя, едва не спровоцировав аварию, как он предлагал взятку гаишникам и как те ее охотно приняли, замяв дело о вождении несовершеннолетним без прав. И миг за мигом, час за часом, - не просыпаясь, не перескакивая с события на событие, - я проживаю счастливую, реальную, осязаемую жизнь со своей женой, детьми, с родителями - и ничуть этому не удивляюсь, - напрочь забыв о Москве, о ее климате, о ее сутолоке, суете, и о московской прессе, где то и дело проскакивают сообщения об убитых бизнесменах.


Cан-Диего, октябрь, 2008

__________________