VIP Forums Muzblog Chat Games Gallery. Форум, муздневники, чат, игры, галлерея.

- Конечно, не будем, - рассмеялась Преступница, - там более, что я уже ухожу.
Но нет. Вот на этот раз я своего не упущу.
- А если я попрошу тебя остаться... хотя бы на пару часов? Попрошу как самую-самую нужную и желанную для меня сейчас...
- Не верю, Гор, извините. - Она спокойно, и даже слегка требовательно смотрела на меня, словно призывая уступить ей дорогу.


Настенные ходики, которые, к слову, Танька привезла из отцовского дома, пробили два часа. Я не мог и не хотел расставаться с Преступницей сейчас и вот так. Я чувствовал, что другой такой встречи у нас не будет. И, поскольку я знал, что на этот раз не упущу своего, я решил плюнуть на все приличия и пойти ва-банк. Пусть меня потом мордой в пол, лысиной об лед или ногами в цемент, - мне это сейчас по барабану. Я просто нейтрализовал ее руки и, придерживая их одной рукой, локтем другой обхватил ее шею и направил ее личико вверх, чтобы мне было удобнее наклониться и поцеловать ее. Этот поцелуй - по всем ощущениям, - в точности повторял те, что были у меня в снах. В тот момент, когда она обмякла, я высвободил ее и стал уже обеими руками тискать и ласкать через непроницаемый слой добротной одежды. Я решил дать ей время на то, чтобы почувствовать, как это замечательно и прекрасно, - то, что мы, наконец, вместе; поэтому, я не стал делать излишних телодвижений по избавлению от одежды. Сейчас важнее всего - не останавливаться, чтобы не дать ей шанса опомниться. Она должна по-настоящему загореться. И в тот момент, когда она стала осторожно отвечать на мои поцелуи, я не выдержал и начал произносить самые-самые нежные слова, на какие только был способен, и даже на какие не был. Они звучали словно не из моих уст, словно откуда-то из прошлого, которого не было, из дебрей моего сознания, - они попросту звучали впервые в жизни. Продолжая ее целовать, я почувствовал, что по ее лицу льются слезы.

- Что с тобой, родная моя? - я не мог не задать этот вопрос, но не переставал целовать ее, так как боялся, что она опомнится и оттолкнет меня.
Она ответила какими-то обрывками слов, из которых я понял, что уже очень давно она не слышала таких ласковых выражений на родном языке, и что это для нее много значит...

Я не видел, как она ушла. Прошедший воскресный день оказался настолько длинным и напряженным, что я моментально уснул как убитый, и мне продолжали сниться самые страстные и самые яркие сцены с моей женой, - с Преступницей, - в те времена, когда мы с ней уже не жили в городе, которого уже никогда не будет.
- А это что еще такое? Сейчас же сними этот идиотский фиолетовый лак! - кричал я ей, когда мы собирались на свадьбу наших друзей.
- Знаешь что... ты давай попросту не вмешивайся в то, о чем не имеешь понятия. Это сейчас модно, и я буду носить такой лак!
- Ошибаешься, Мильончик, ничего этого не будет, иначе мы поссоримся, - на полном серьезе возражал я.
О, узнаю себя в этих снах! Да, я такой!
- Нет, это ты ошибаешься, Горыныч...- она понизила голос и совершенно спокойно продолжала свои сборы.
Я же стоял и не знал, как действовать дальше. Мне уже было все равно, какой на ней лак, но я не мог смириться с тем, что она меня ослушалась. Кроме того, я увидел, как мама с упреком и сочувствием на лице наблюдает за всем этим, остановившись в коридоре у приоткрытой двери в нашу спальню. Я тогда резко подошел к двери и хлопнул ею прямо перед лицом моей матери. И это, пожалуй, было все, что я мог тогда сделать, чтобы выпустить пар.

Я страшно влюблен в свою жену, и это ощущение во сне настолько сильно и явно, что у меня сосет под ложечкой, и я отчетливо слышу стук собственного сердца - то ли того, что билось в том городе в то время, то ли того, что бьется у меня сейчас, когда я сплю в реальном городе в реальное время. Я не мог сдержать себя, и единственное, что я, как оказалось, всегда позволял себе со своей женой вне зависимости от ее настроения или мнения - стало для меня и на этот раз способом разрешить конфликтную ситуацию. Мы просто занялись любовью. И за эту пару лет совместной жизни я не помню ни единого случая, когда она мне отказала или оттолкнула меня, - даже если мы были в ссоре. Это для нее будто не имело абсолютно никакого отношения к акту любви. Она хороша, она искусна, она прекрасна, и я обожаю ее. И чем больше я ее люблю, тем холоднее и мрачнее становится моя мама, - она даже как-то заметила, что и любовь тоже должна иметь свои границы, иначе она губительна. Но я не понимал ее. Я не представлял себе, как можно жить без такой любви, какая есть у меня. Мама даже попробовала воздействовать на мое самолюбие, назвав меня подкаблучником, но я лишь рассмеялся ей в лицо, потому что прекрасно знал, что это вовсе не так. Моя жена хороша именно тем, что всегда послушна, когда это уместно и всегда упряма там, где это интересно.


Утро понедельника в декабрьской Москве выдалось солнечным и радостным. Я проснулся от того, что мне в лицо бьет солнечный луч, и это почему-то здорово развеселило меня. Прошедшая ночь для меня была самой прекрасной за долгие годы, и я проснулся необычайно бодрым и счастливым. Конечно, ощущение счастья быстро улетучилось, когда я осознал, что все пока остается на своих местах: Преступница - замужем за Поджарым, Танька - неизвестно где, а мой ребенок - у нее в чреве. Но бодрости не убавилось: меня ждут великие дела, - я должен переговорить с Сафаровым.
Набрав его номер, чтобы согласовать время встречи, я отправился с трубкой на кухню, с намерением приготовить кофе, когда увидел на полу у входа на кухню - электрошок. Я присел на корточки, взял его в руки и стал рассматривать. Вот как. Преступница в какой-то момент собиралась защититься от меня, но потом, оказывается, выронила эту игрушку и вовсе о ней забыла.
- Алло, Гариб, это вы?
- Да, это Гариб, а с кем я говорю?
- Вы, наверное, помните меня, я Гор... Горыныч.
- А, да, конечно, помню, очень приятно, давайте на "ты". Что-то случилось?
- Да вот даже не знаю, как и сказать, но явно случилось, - и нам надо это обсудить при личной встрече.
- Тогда давай прямо с утра, а то у меня на обеденное время назначена деловая встреча в Пирамиде, а дальше я не могу сказать, как сложится сегодня.
- Значит, если я через сорок минут подъеду, то у нас полчасика будет?
- Да, я распоряжусь, чтобы нам не мешали, мы все спокойно обсудим.


Вот и чудненько. Значит, я сейчас направлюсь прямиком в офис Сафарова и заодно пригляжусь к его сотрудницам, - может быть, смогу кое-что выстроить из увиденного. Однако, мое представление, составленное со слов Преступницы, оказалось весьма ошибочным. Ожидая увидеть сидящие в ряд копии Светланы в одинаковых одеждах и с одинаковыми прическами, я обнаружил несколько иную картину. Да, они были все одного примерно возраста. Ну, примерно одинаковой комплекции... но одежда, прически... Либо я мало что в этом понимаю, либо... у Преступницы свой, женский, более детальный взгляд на все это. Хорошо, я вполне допускаю, что ей могли показаться одинаковыми эти совершенно разные женщины. В конце концов, у нас, мужчин, взгляд несколько иной. Но все равно: на лицах этих молодых женщин было какое-то непонятное мне выражение одержимости и рвения. Именно это выражение я часто с недоумением замечал у Светланы, но был склонен приписывать его диктаторскому воспитанию, полученному от Агнессы.


- В общем так, Гариб, - начал я, усевшись напротив него в замечательно оформленном кабинете, - у нас беда. Наша очень близкая и дорогая нам подруга попыталась покончить с собой. Ее отвезли в психо-неврологическую клинику, и там она под препаратами говорила невесть что о работе в этом офисе.

Я вглядывался в лицо Сафарова и не мог не заметить легкой тени волнения, когда мной произносились слова о бреднях Светланы.
- Ну, мало ли что можно говорить в бреду, под наркотой, - Гариб пожал плечами и достал сигарету из пачки, - будешь курить?
- Давай... в общем, дело серьезное. Она хочет вернуться сюда, иначе по ее словам жизнь ее лишена смысла. Я видел ее состояние, и уверен, что она снова попытается покончить с собой, - это не театр у нее.
- Но что я могу сделать? Я лично не против взять ее назад, пусть работает, я был ею вполне доволен... просто нужно поговорить с шефом, он должен это решить. Не я ее увольнял, не мне ее восстанавливать.
- Это я знаю, но меня другое интересует. Скажи мне по секрету, что именно так дико привлекает Светлану в этой работе? Кроме того, она утверждает, что все остальные женщины здесь - тоже готовы кому угодно глотку перегрызть за эту работу.
Сафаров смотрел на меня так, будто пытался услышать что-то "между строк", но не услышал.
- Слушай, Горыныч, а ты это чисто для себя интересуешься или что-то другое?
- Конечно для себя! - совершенно искренне ответил я, подумав, что все, что нужно моей Преступнице, я делаю только для себя и ни для кого больше.
- Вот я чувствую, что ты парень простой и понимающий, - объяснил Гариб, - потому и думаю, что тебе можно это доверить. Но только с условием, что это останется между нами. Ты пойми, что никакого криминала нет, все по согласию.

- Я пока мало что понимаю, - ответил я, хотя у меня в голове стали возникать кое-какие дикие подозрения.
- Ты все поймешь... если увидишь сам. Но можешь мне обещать кое-что?
- Что?
- Ничего не предпринимать, ни во что не вмешиваться, а просто наблюдать и делать выводы. Понимаешь? Что бы ни происходило, - ты только наблюдатель и ничего больше.

Мне ничего не оставалось, кроме как согласится, хотя, если честно, я был почти уверен, что стану свидетелем какой-то мерзости. Однако, я решил дать себе шанс:
- Послушай, Гариб, а на словах это объяснить никак нельзя? Обещаю, что я тебе поверю.
- Горыныч, дело как раз в том, что ты не поверишь. Ты должен это увидеть, - только так тебе станет все более-менее понятно.
- Ну, а предыстория какова, кто все это выдумал?


Сафаров загасил сигарету и налил себе минералки.
- Будешь?
- Давай...
- Понимаешь, это придумал я, причем изначально это было чисто экспериментом, одноразовым, индивидуальным, ну ты понимаешь... для разнообразия. И... это было давно, лет пять назад. А потом, постепенно это стало системой, причем, из индивидуального порядка дело перешло в массовый. Той, первой, уже давно нет в моем офисе, а все продолжается.
- Что с ней случилось?
- Не знаю, я ее за что-то уволил, и потом я узнал, что она погибла...


Наступило молчание, и я думал, что Сафаров готовится объяснить, как погибла девушка, но он перевел разговор на самозащиту.
- Понимаешь, в этой ситуации я стал жертвой. Я попал в ловушку, то есть, я просто-напросто вырыл себе яму. Не скажу, что мне это не по душе. Но у меня теперь нет будущего. Я не могу жениться. Не могу завести подружки, ничего подобного быть не может.
- Что за дикость, Гариб? Чем больше ты говоришь, тем меньше я понимаю.
- В общем так, Гор, оставь мне свой телефон и не отключай его в рабочее время. Я понимаю, что у тебя дела, но ты должен будешь приехать сюда по первому моему звонку, если хочешь все увидеть и кое-что понять. Знаешь, мне даже стало немного легче, когда я рассказал тебе, - важно, чтобы было с кем поделиться.
- Ты уверен, что готов все это мне продемонстрировать?
- Готов, если ты обещаешь сдержать слово и не делать ничего, кроме как просто наблюдать.
- Ты бы мог на моем месте сдержаться?
- Говорю честно: понятия не имею. Вот так. Договорились?
- Договорились, - во всяком случае, визитку свою я тебе оставлю, а вот приеду или нет, не знаю, но ты звони.


Я решил вначале созвониться с Преступницей, рассказать ей о том, что услышал от Гариба, посоветоваться и построить догадки...
Она сказала, что может вырваться только во вторник вечером, и мне пришлось коротать остаток понедельника на работе, где и без меня все шло прекрасно, потом в "Аяксе", а потом - дома, за компьютером, бесцельно бродя по Интернету и не найдя там ни слова от Преступницы, что лишний раз убедило меня в том, что она действительно сильно занята.

Потом мы снова занимались с ней любовью, - во сне, - как муж и жена.
- У меня задержка...может быть, на этот раз получится... - произнесла она, когда я, обессиленный, повалился рядом с ней, уткнувшись носом в ее шею.
- М-м? Ты не ошиблась? - я стал выпутывать свою руку из одеяла, чтобы откинуть волосы с ее глаз и продолжать смотреть ей в лицо и ласкать ее.
- Нет, что ты... я слежу за этим очень тщательно. Тем более, твоя мама все время спрашивает меня...
- Не обижайся на нее... я единственный сын, и они хотят, чтобы у меня все было нормально. Может быть, врачу покажешься, чтобы понять, почему нет детей?..
- Ну что ты, дурачок, - она перешла на шепот и стала покрывать поцелуями мое лицо и плечи, - я в полном порядке. Говорю же, у меня задержка. А то, что не было детей... это у нас семейное. Никто из наших женщин не рожал в первые два-три года. Честно-честно.


- Ты рада, Мильончик, ты счастлива?
- Да, жизнь моя, очень-очень рада. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, как я хочу детей.
- Но все равно надо показаться врачу... чтобы подтвердить... и чтобы маму, наконец, обрадовать.
Если верить моим снам, то я в той, настоящей, несостоявшейся жизни, только и делал, что занимался любовью с Преступницей. Только эти сцены мое подсознание выдавало мне, - в основном в нашей спальне, - ночью или утром, а было еще, оказывается, и в поезде Баку-Ереван, и в моей машине на диком пляже, когда мы выбрались туда ночью, и даже на кухне, когда родители уехали к родным в Пятигорск. Лишь несколько сцен в моих снах не были связаны с сексом, но это не делало их менее приятными или волнующими.

Вот она, на пятом месяце беременности, влезла на шелковичное дерево в Карабахе, сидит на нем, весело смеясь и покачивая босой ножкой, и моя мать с истеричным криком пытается заставить ее слезть.
- Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? А что, если ты упадешь? Ты преступница, поняла? Преступница!! Я тебя под суд отдам!
- Зачем под суд, может быть, тогда сразу под трибунал? - рассмеялась моя жена...

Черт побери, где же я был в тот момент? Меня ведь не было при этом, но сцену я вижу отчетливо. Вот же она, моя прекрасная, наглая и удивительно добрая женушка, которая по странному совпадению возбуждала и восторгала меня всем тем, чем приводила мою мать в бешенство.
Вот уже полдеревни собралось под деревом, и все они, разумеется, в курсе, что наша невестушка, после двух с лишним лет "бесплодия" благословленная, наконец, долгожданной беременностью, столь цинично и бесцеремонно влезла на тутовое дерево и, не обращая никакого внимания на крики и призывы к благоразумию, ест сочные черные ягоды, весело мурлыча себе под нос какую-то мелодию. Люди держали в руках банки с ягодами, - белыми, красными, черными, а кто-то принес даже жаркое из ягненка, зная, как она его любит. Другая соседка принесла под дерево молозиво от отелившейся коровы, потому что ей стало известно, что моя женушка обожает "бламу". Ее сманивали с дерева, как котенка, а она напевала, ела и в какой-то момент, посмотрев вниз, расхохоталась так, что все замерли от страха: только бы не упала.

- Ну, расходитесь, товарищи, - крикнула она и перешла потом на карабахский диалект: - я не слезу, пока вы не уйдете, мне ведь неудобно будет, если вы увидите мои панталоны!
- Какая у тебя избалованная невестка, Жасмин, - говорила моей матери соседка, когда народ стал медленно расходиться из-под дерева.
- Ну, это не ее вина, это родители так ее воспитали, - долгожданная дочь после двух сыновей, - возражала другая соседка.
- Мой сын слепой, просто слепой, - сокрушалась моя мать и, ободряемая сочувствующими комментариями, еще раз оглянувшись на дерево, вошла в дом.
Затем эта сцена померкла, и я уже вижу себя у озера, куда привел свою жену посидеть вдвоем.
- Ты так расстроила и напугала маму...
- Почему она у нас такая чувствительная и пугливая, Горыныч? Ну, ясное дело, любит она тебя, но неужели же она думает, что я не люблю своего ребенка... то есть, нашего... я никогда бы не подвергла его жизнь опасности...
Я крепко обнял ее и произнес задумчиво:
- Я знаю, Мильончик. Но если честно, я бы тоже за тебя испугался...


Когда я во вторник вечером, после работы, поехал в Турандот, на встречу с Преступницей, мне в первую очередь хотелось задать ей вопрос, никак не относящийся к делу Сафарова.
Она приехала вовремя, и мы прошли в отдельный кабинет. Рассматривая ее кружевные манжеты, скрывавшие почти полкисти, я сидел с какой-то полудурочной улыбкой, какую у себя в прошлой своей реальной жизни не припоминаю, но к которой настолько привык во сне, что она уже перекочевала в настоящее. И, главное, ничего не могу поделать с этой дурацкой миной. Не могу и не хочу. Черт побери, я сейчас наверняка похож на Завена, когда он смотрит на свою Машу... Марию свет-Петровну... и мне она сейчас почему-то вовсе не кажется такой уж заразой...

- О чем Вы снова задумались, Гор? - бархатным голоском осведомилась моя Преступница.
- О том, Мильончик, что есть на свете женщины, способные приносить невероятное, невиданное, неслыханное счастье.
Кажется, ей не очень понравилось это признание. Она прокашлялась и, сменив выражение лица, стала нервно постукивать ногтями по пустому бокалу.
- Это не имеет отношения к тому, для чего мы здесь...
- Один только вопрос, Мильончик, и мы сразу перейдем к Сафарову.
- Ну, спрашивайте, - улыбнулась она.
- Откуда вообще такой ник.... Преступница?

Разочарованная столь банальным вопросом, она поморщилась и нетерпеливо стукнула по столу обеими ладонями.
- Откуда-откуда... так просто сидела в момент оформления своего этого дурацкого объявления... и вдруг услышала, как глюк, голос такой сердитый: "Ты преступница, поняла? Преступница!"... Ну вот, я и подумала, что вспомнила, наверное, какую-то фразу из кино или еще откуда-то... и написала такой ник.

Я вздохнул и хотел было рассказать ей свой сон, но подумал, что она мне не поверит. Однако, я решил все же немного развлечь ее.
- Знаешь, у меня для тебя новость: ты беременна...
Ее личико расплылось в кокетливой улыбке, но, по-видимому, ей еле удавалось сдерживаться, - во всяком случае, через пару секунд она разразилась звонким смехом. Я продолжал смотреть на нее спокойным и слегка печальным взглядом, видя в этой чужой женщине - самое близкое и родное существо в своей жизни. Заметив выражение моего лица, она резко прервала смех и, прокашлявшись, поинтересовалась:
- Ну и... кто же у меня родился?


- Пока неизвестно. Но если ты будешь продолжать лазать по тутовым деревьям, то, боюсь что роды будут под вопросом...
- Хм... а жаль, я люблю... любила лазать по тутовым деревьям.
- Серьезно?
- Угу...
- Мильончик, я хочу ту жизнь. Ты просто представить себе не можешь, как я ее хочу...
- Какую?
- Ту, настоящую, нашу.
- Странно. Я-то думала, что настоящая - эта та, которую мы проживаем.
- Ну да, да, она настоящая, но...она мне нравится меньше чем, та, которая могла бы быть. Мне кажется, та была бы правильнее...
- Мало ли что кому нравится или кажется... случилось так как случилось.
- Но у меня теперь не будет жизни никакой... без тебя мне ничего не нужно.
- Ну вот что, Гор... Вы говорите чушь. Все это Ваши фантазии, и мы тут по совсем другому делу.
- Да какие к черту фантазии, - рассердился я, - если я в первый же день, в первом же воспоминании понял, что ты - это ты.


- Не кричите, я не выношу такой тон...
- Все ты прекрасно выносишь, я тебя знаю как свои пять пальцев... ты даже когда в ссоре - все равно нежна и покладиста как котенок...
Она смотрела на меня исподлобья - хорошо знакомым мне из снов взглядом, - в нем были и страсть, и обида, и недоумение и снова страсть.
- Ты моя, понимаешь? Жизнь не начать заново, но ты предназначалась для меня.
Я произносил фразы, над которыми бы наверняка пренебрежительно насмехался, прочти я их в романе или услышь в фильме.
- Если бы я "предназначалась" - она произнесла это слово особо тщательно, наверняка передразнивая меня, - я бы была с Вами. Но, как видите... - она резко прошлась по волосам руками, словно выметая из головы неуместные мысли и давая понять, что этот бессмысленный разговор окончен. - Итак, на чем мы остановились... Сафаров.
- Сафаров, кажется, решил выставить себя жертвой во всей этой ситуации... Во всяком случае, он заявил, что теперь не может ни жениться, ни даже завести постоянную подружку.
- Что за бред...


- Пойми, он там, кажется, заварил какую-то невообразимую кашу. Представь себе... - мне пришлось сделать паузу, чтобы дождаться, пока уйдет официант, принесший закуску, - он сказал мне, что я могу за всем понаблюдать, но при условии, что не стану вмешиваться или что-либо предпринимать.
- Значит, там действительно происходит что-то неправильное...
- Он утверждает, что все по согласию... - боюсь даже предполагать... но от девчонок с такими выражениями лиц как у него в офисе...
- Вы тоже заметили? - с воодушевленным выражением на лице прервала она меня, - Вот! Я обнаружила и в Светлане эту перемену. Она не была такой...
Я кивнул, мы помолчали, и я решил покончить с вопросом о Сафарове, чтобы остаток ужина провести в более важном и приятном разговоре.
- Так мне рискнуть и стать безмолвным и бездействующим свидетелем неизвестно чего?
- Ну... как я понимаю, все там живы и здоровы, никто не помер... пока что. И, как говорит сам Сафаров, все "по согласию" - она усмехнулась, произнося эти слова и пристально посмотрела на меня, - в конце концов, кто-то должен в этом разобраться... ну не мне же идти и смотреть на его делишки.
- А я, значит, самая подходящая фигура для этого, - скандальным тоном заявил я, и мы почему-то с ней рассмеялись, и я вспомнил, как часто мы вот так хохотали по всякому пустяку, когда были женаты...


Разговора о "более важном и приятном" не получилось. Как только она доела десерт, в кабинет вошел какой-то тип и с каменным выражением лица встал у входа. Спокойно оглянувшись на него, Преступница звонко стукнула ложкой по тарелке и со словами "ну, мне пора, звоните, как только будет что сообщить", встала из-за стола и покинула кабинет. Я остался сидеть за накрытым столом в полном одиночестве, и после выкуренной сигареты во мне проснулся зверский аппетит, благодаря которому я выел все, что оставалось на тарелках, после чего, нажав кнопку вызова официанта, заказал себе еще по разу закуски и десерта. Пока я дожидался заказа, раздался телефонный звонок. Как ни странно, это звонил Сафаров.


- Горыныч, как дела, не помешал?
- Да нет, не помешал, Гариб...я ужинаю, но пара минут у меня есть.
- Мне больше не нужно, - слегка смущенным голосом заметил Сафаров, - я просто хотел сказать тебе, что завтра будет у тебя возможность... когда будет в следующий раз сказать не могу. Так что советую прийти завтра, если тебе действительно интересно, если ты не передумал, и если...
- Если...
- Если ты соблюдешь условия.... ты ведь помнишь...
- Я сделаю все, что в моих немалых силах, Гариб.
- И все останется между нами...
- Надеюсь... надеюсь, что так и будет, Гариб. Ну, а восколько?
- Приходи к одиннадцати, - это у нас перед обедом обычно.
- Оки-доки, до завтра.
Я набрал номер Преступницы и сообщил ей о том, что завтра в это время у нас не будет "белых пятен" в "деле Сафарова".

Продолжение следует.

__________________

******

Я просто сидел в кресле в самом темном углу сафаровского кабинета, он даже не попросил меня как-то скрыться или что-то в таком роде. Он просто прошел к своему столу и что-то наклацал на клавиатуре. Через полминуты в кабинет вошла девушка с торжественным и в то же время мученическим выражением лица. Она, демонстративно не обращая внимания на мое присутствие, выдвинула одну из полочек в столе, достала оттуда что-то непонятное, положила на тол, потом попросту задрала себе юбку, под которой не оказалось никакого белья, наклонилась над столом и застыла. Мое сердце забилось и я почувствовал напряжение в нижней части туловища. Только этого мне не хватало. И зачем я только здесь? Можно было запросто догадаться, что тут происходит и не унижаться такими наблюдениями. Однако, все оказалось намного "изысканнее" даже того, что я мог предположить.

здесь идет описание сцены, и, хотя там нет мата, и в современной широко доступной литературе можно найти и не такое, - я все же воздержусь от открытой публикации этой части, - полностью она опубликована в скрытом разделе моего собственого форума, за который я сама несу ответственность.


У меня застучало в висках, и я почувствовал, как мои штаны увлажнились, как у самого завзятого подростка- девственника.


- Черт побери, Гариб, ты бы хоть предупреждал, - отдуваясь, проворчал я, когда девушки удалились, - эдак можно, знаешь...
- Я тебя предупреждал... разве нет? И что ты теперь скажешь на это? Ты знаешь, что они все живут в ожидании этого сеанса. Все, понимаешь? И не дай Бог мне забыть и вызвать кого-то два раза подряд. Та, первая, с которой я это начал.... там ведь не было всех этих "кучерявостей" - это они уже сами потом наслоили.
- Боюсь, что на очереди наслоение того, что они тебе ремень-то в зубах и на четвереньках подносить станут, - съязвил я, - Обычный мазохизм, но как тебе удалось собрать в одну кучу столько извращенок?
- Поверишь, Горыныч, все это вполне нормальные девушки... были, во всяком случе. Уверяю тебя, что при определенных условиях до такого может докатиться практически любая.
- Ну, хорошо, а вот это, с подносом, что это вообще такое, - это, по-моему, чересчур.

- Гор, дело в том, что я никогда не делаю с ними ничего такого в обычной форме. То есть, залететь от меня нереально. А однажды какая-то из них поделилась с подружками способом... мол можно и "оттуда" извлечь семя и заморозить, и потом...
- Гариб, у вас тут у всех поехала крыша... - я встал и направился к выходу.
- Ну что, все между нами, так ведь? Ты сам видел, что никакого криминала, никакого насилия, все...
- Да, да, все по согласию, Гариб, будь спокоен, обещаю, что я могила.


"Еще бы не могила!" - подумалось мне - разве я стану рассказывать Преступнице все это паскудство... так, наверное, опишу в общих чертах. Не могу я рассказывать собственной любимой женушке такие истории. После того, что я увидел своими глазами и услышал от Сафарова, - а не доверять его словам у меня нет оснований, - я уже не был уверен, что и она не заставит меня выделывать с ней такие штуки. Однако, я очень скоро приземлил себя тем, что никакая она мне не женушка, и что если она и заставит кого-то выделывать с ней такое, то это буду не я, а Поджарый.

Я решил заехать проведать Светку. Теперь, когда я знаю, в чем ее «беда», я наверняка смогу с ней как-то «поговорить об этом». Кроме того, я мог бы разъяснить картину врачу, который ее наблюдает, и попросить его порекомендовать специалиста, - пусть даже гипнотизера – только бы избавить Светлану от навязчивых идей.

- Сегодня нет посещений, молодой человек, - не глядя на меня, прореагировала на мою просьбу дежурная.

- Даже в виде исключения? – вкрадчиво проговорил я, надеясь, что она все-таки подымет на меня глаза и, пораженная моим несомненным мужским шармом, растает и «придумает что-нибудь».

- Какие могут быть исключения, - проворчала она, лишь коротко «стрельнув» в меня глазами, - приходите завтра, по средам у нас нет посещений...

- Но у меня важная новость для ее врача. А сначала я должен проверить эту информацию с ней. Это ведь вопрос ее состояния, тут любая минута может многое решить, а Вы говорите «завтра»...

- Знаете ли... у всех важная информация и всем нужно срочно что-то решить... но правила для всех одинаковые.

- Ну, хорошо, а с врачом поговорить я могу?

- Он обедает.

- Где?

- А вон, в кафе напротив...

- Спасибо хоть на этом, красавица! – прекрасно зная, как действуют на старых дев ничего не значащие комплименты, я не удивился тому, что даже краем глаза было заметно, как она расцвела и выпрямилась.



Разумеется, я не стал выдавать дежурную, и не сказал врачу о том, что специально зашел в кафе, чтобы застукать его.

- Как? И Вы тут обедаете? Здравствуйте, приятная встреча, - сказал я таким тоном, будто знаю этого врача всю жизнь, а не во второй раз вижу, - я подсяду к Вам, если Вы не против.

- Все понятно. Анжелика Вас на меня навела...

- Какая Анжелика? – я прекрасно понял, что врач имел в виду дежурную, но для меня стало такой неожиданностью ее имя, что мой вопрос прозвучал абсолютно искренне и невинно. Впервые в жизни я столкнулся со столь неприметной обладательницей такого роскошного имени.

- Как, значит, наша встреча действительно случайна?

- Ну, я вообще-то приехал поговорить с Вами.... но для начала решил пообедать... а тут Вы.

- Что-то важное?

- Вы знаете, я сегодня имел удовольствие наблюдать одну ситуацию в том самом офисе, откуда уволили Светлану накануне ее... попытки самоубийства...

- Вы полагаете, то это связано с ее работой?

- А Вы разве нет? Ведь при мне она не раз говорила, что после увольнения ее жизнь теряет смысл...

- Ну, когда лишаешься заработка, можно и так трактовать ситуацию... – он пожал плечами и мне стало немного страшно и за Светку и за всех тех, чьи состояния зависят от этого равнодушного типа.

- Но у нее это дошло до истерики, Вы же помните... неужели Вы думаете, что из-за денег она могла так расстроиться? Да она прекрасный специалист, ее с руками оторвут где угодно, я бы и сам взял ее на работу, если на то пошло, и она прекрасно это понимала. Дело тут в другом. И я готов Вам это рассказать.

- И Вы искренне думаете, что для моей работы с пациенткой Ваш рассказ будет полезен?



Мне рассказывали о «ревности» специалистов, и о том, как они стараются избегать чужих идей или же, равнодушно их выслушивая, наматывать на ус, а потом менять какую-то мелочь и выдавать за свое. Но мой рассказ и мое мнение о ситуации – разве это вмешательство в его работу?

- Я просто хочу помочь своей подруге, доктор, упаси меня Бог вмешиваться в ваши методы.


Когда я рассказал врачу о том, что увидел в кабинете Сафарова, я не стал ждать его реакции или комментария. Я сразу спросил, можно ли заставить ее забыть это дело или, как вариант, проникнуться к нему отвращением или же просто равнодушием.

- Все зависит от того, как долго и как часто это происходило именно с ней. Как Вы понимаете, она отнюдь не расположена расстаться с этой «вредной привычкой». Более того, для нее это вовсе и не вредная привычка, а нормальное, приемлемое морально и физически явление... В этих случаях нужно действовать крайне осторожно...



- О какой моральной приемлемости Вы говорите, - да у нее такая мать, что если бы прознала про эдакое, она бы от этого офиса ни одной щепки не оставила...

- Это, кстати, тоже один и факторов, молодой человек. Девушке первоначально не с кем было поделиться, а ввязавшись в это и увязнув, она стала вести двойную жизнь, скрывать от матери такой факт... согласитесь, для их семьи это было нехарактерно...

- Да, я согласен, но есть ли у нее шанс на выздоровление?

Врач помолчал, пристально глядя на меня, словно оценивая мое «соответствие» его предложению по выздоровлению Светки.

- Да, и шанс этот очень простой... вернуть ее на прежнее место. Пусть работает. Вы ведь сказали, что офис работает как часы? Вы ведь сказали, что между ними там все отработано до мелочей? Вы ведь говорили, что там нет ни насилия, ни криминала? Девушка живет этим, зачем ее этого было лишать – «смысла ее жизни»? Вы думаете, что если бы у любящей матери отняли ребенка, реакция была бы иной? Да точно такой же: истерики и крики о том то жизнь лишена смысла...



Я смотрел на него, не пытаясь сомкнуть челюсти, и уже сомневаясь в его нормальности. Но то спокойствие и та уверенность, которые он проявлял, со знанием дела вещая мне свои «истины», заставили меня попросту задуматься о ситуации и посмотреть на нее с другой стороны.

- Но, доктор... этому ведь должен прийти какой-то конец. Так не может длиться вечно.

- Всему приходит конец. И лучше, если это будет конец естественный. Потому что я не уверен, что при реорганизации этого офиса больше половины персонала не последуют примеру Светланы.

- Естественный конец? Это что? Вы думаете, они повыходят замуж? Да у них и личной жизни нет ни у кого... никакой. И это не каприз босса. Это их заскок.

- Я повторяю: все пройдет естественным путем. Ничто не вечно... и никто не вечен.

- Понимаю... или осел сдохнет, или Тимур... – я встал из-за стола.

- Как-как Вы сказали?

- Неважно. Я дал вам информацию. Надеюсь, она Вам будет полезна. И я получил Ваши рекомендации, теперь мне необходимо их осмыслить и обдумать. До встречи. Мне пора.

Оставив врача наедине с догадками о Тимуре и осле, я поспешил к машине, мельком поглядывая на разукрашенные к Новому году витрины и фасады. Да, скоро Новый год, а настроение ну ничуть не праздничное. Я сел в машину и набрал номер Преступницы.



- Слышь, Мильончик! Я уже покончил с тайной Сафарова, и не спрашивай, чего мне это стоило.

- Я хочу услышать все в подробностях... – с наигранной капризностью в голосе проговорила она.

- Ты никак озверела совсем, милая моя! - я рассмеялся, - да ни под какими пытками я не стану тебе это все пересказывать.

- Как так... но что там было? Что?

- Ну, как тебе сказать... в общем, что-то из области... ну, в общем, это можно назвать...

- Ну, чем, чем?

- Ну... давай я тебе это с помощью песенки объясню.... я знаю, ты эту псенку любишь, мы с тобой ее часто пели...

- Когда были женаааты – нетерпеливо прервала меня она, - пойте, пойте уже!

- В общем, это из области «под громкое рычание, под бодрое мычание, под дружеское ржание»... понимаешь?

- Нет...

- Ну, «ах было б только с кем»!

- Что там, секс что ли?

- Элементарно, Ватсон! Фух. Как это здорово, что ты избавила меня от произнесения этого ужасного слова!

- Сегодня в семь там же. Все. Я отключаюсь.

Да... снова Турандот. Ну что ж, я, пожалуй, заеду тогда домой, приведу себя в порядок, - времени у меня куча.



После душа я порыскал немного по Интернету и, включив телевизор, как обычно, заснул в кресле.

- Никуда вы не поедете! Я не могу этого позволить! – кричит моя мать и обращается потом к отцу: - ну хоть ты им скажи, чтобы плюнули на этот театр и остались дома, ведь гроза, дождь, темно уже...

- Мамочка, чего ты так боишься? Ну, дождь, ну гроза... это скоро пройдет. Зато эти билеты нам по блату достали, ну только одно представление...

- Твоя жена на восьмом месяце!

- И что? В театр нельзя? – усмехнулась Преступница.



- Скажи честно, это ты придумала весь этот «театр»? Мой сын никогда бы не вздумал в вашем состоянии куда-то выбираться, где полно народу, где шумно, где все что угодно подцепить можно... Ты понимаешь, что тебе нельзя болеть ничем?

- Я понимаю только то, что Вы преувеличиваете, тетя Жося...

- А сколько раз я тебя просила и даже умоляла, чтобы ты меня мамой называла? Почему ты такая упрямая и своенравная?

- Мама, но позволь ей быть собой. Ее мать тоже ее бабушку мамой не называет, и ничего, - живут под одной крышей уже тридцать пять лет...

- Она пришла в нашу семью, пусть соблюдает наши традиции... Мне неудобно перед родственниками, когда она меня тетей Жосей называет.

- Мы опаздываем, Горыныч, - шепчет мне Преступница...

- Не вмешивайся в разговор, я с сыном общаюсь! – мамин голос стал писклявым.

- Мама, мы уже про все поговорили, а если не про все, то продолжим после. Мы опаздываем.

- А я говорю, что никуда вы не поедете. Разве нельзя хоть раз в жизни послушаться мать?

- Мы Вас всегда слушаемся, тетя Жося, разве нельзя хоть раз в жизни сходить на единственное представление.



Мать оглядывается на отца, который стоит, сгорая то ли от стыда, то ли от смущения – не в состоянии произнести ни слова, - и обращается к нему:

- Ну что, ты видишь? Ты видишь, как она со мной обращается? Ты вообще где-нибудь такое видел? Почему именно нам, именно нашему единственному сыну...

- Все Жося, хватит! Хватит! Оставь детей в покое, сколько можно их контролировать и пилить? – Он перешел на карабахский диалект, что по идее должно было придать его словам больше искренности и значимости, - неужели сама не чувствуешь, как ты надоедлива?

Я никогда в жизни, ни до этого случая во сне, ни в реальности не видел своего отца таким. Мать опешила. Мы с женой тоже.

- Ну, что стоите, - отец тем же тоном обратился к нам, - идите в свой театр, идите. Вы имеете право жить своим умом...



Наскоро набрасывая верхнюю одежу, мы услышали из прихожей, как мама, оставшаяся в гостиной, прокричала нам вслед:

- Если из-за нее мой муж впервые в жизни повысил на меня голос, если из-за нее мой муж впервые в жизни сказал мне такие слова – будь она проклята! Будь она проклята!

Мы ехали молча. Дорогу было плохо видно, шел дождь, и настроение у нас было ни к черту. И почему, почему только этому старому дураку взбрело на ум в такую погоду и в такую темень учить сыночка вождению? Почему из-за его сына, который на полной скорости проигнорировал красный свет, моя жена должна была попасть с больницу на восьмом месяце беременности...

Почему все так странно переплетается в снах? Почему я тогда, в том городе, в той жизни, в той ситуации, крича собственной жене самые нежные и ласковые слова на армянском языке, вспомнил, что именно эти слова я скажу на московской кухне, обнимая чужую жену?
- Малышка... жизнь моя... нет, этого не может быть! Отдай мне свою боль... На помощь! На помощь!

Потом вдруг я увидел ее, Преступницу, лежащую в гробу в свадебном платье. Я не видел, но точно знаю, что ее тетка настояла на том, чтобы длинные черные волосы были перекинуты через плечо и, резко контрастируя с белым нарядом, покрывали левую половину груди. Помню что приехало очень много родственников, пришло очень много друзей... Помню, что был еще один, маленький гробик, с нашим сыном. Не видел, но мне как-то стало известно, что менее чем через год после этого не стало моей мамы, тремя месяцами раньше - отца. А после этого я, не в состоянии больше жить в родном городе, где не было ни одной молекулы и ни одного квадратного сантиметра, которые не напоминали бы мне о моем несчастливом счастье, уехал в Москву и начал там жизнь с чистого листа.

А еще в Баку было два скандальных юридических процесса с вовлечением иностранных организаций, - еврейской, - в защиту водителя, приговоренного к семи годам строгого режима за непредумышленное двойное убийство, и армянской - по обвинению доктора Джавадова в том, что он якобы не проявил должного профессионализма именно из националистических соображений, чтобы не оказать нужной помощи моей жене. Однако, в отличие от евреев, добившихся замены приговора своему соотечественнику, армяне не преуспели в своих обвинениях, и дело против Джавадова было закрыто за отсутствием состава преступления. Дальнейшие расследования и перерасследoвания показали, что профессор с мировым именем действовал как нельзя более грамотно, но был бессилен в этом безнадежном случае. Я же - так и остался в Москве, вначале жил у родственников, потом не без их помощи обзавелся работой, потом - друзьями, потом по их совету продал бакинскую квартиру и смог открыть... именно в том месте, именно с теми людьми, и именно тот же бизнес, который у меня есть теперь. Вся эта информация пришла мне во сне не частями, не картинками, не "новостной лентой", а просто - цельным "знанием", которое трудно описать словами или объяснить логикой и физическими законами.

Проснувшись, я не стал ничего ни вспоминать, ни переосмысливать. Но первое, что я сделал - это схватил телефонную трубку и набрал наш ереванский номер. Мне захотелось срочно услышать голоса живых и здоровых родителей, потому что этот сон наполнил меня щемящей пустотой и безысходностью, после этого сна я ощущал себя просто-напросто сиротой.

- Мама, здравствуй... вы в порядке?
Странно.. я ведь собирался сказать ей столько добрых, ласковых, благодарных слов, но они почему-то застряли у меня в горле. Услышав ее "алло-о?" я вдруг вернулся в ту самую сцену из сна, когда она не отпускала нас на представление.
- Да, все хорошо... а у тебя как дела? Какие новости?
- Никаких, мама, все по-прежнему...
- Вот как, никаких? Странно...
- Что странно?
- Нет, ничего, живи спокойно. Я рада, что у тебя нет никаких плохих новостей.

- Не понял... Впрочем, неважно, у меня к тебе разговор... точнее, вопрос.
- Да, спрашивай, - мамин голос прозвучат так, словно она прекрасно знала, о чем будет мой вопрос и ей не терпелось на него ответить.
- Мама... вот ты хочешь, чтобы я женился... обзавелся семьей... чтоб я не был один, чтобы мне было хорошо... а если это будет женщина - разведенная, с детьми... которую я очень сильно люблю и с которой буду бесконечно и невыразимо счастлив... ты будешь возражать?
На том конце повода наступило напряженное молчание. Однако, тяжелое дыхание мне было слышно вполне отчетливо. Через несколько секунд мама задала вопрос, который меня удивил своей неожиданностью и "правильностью".


- Армянка? - еле слышно осведомилась она.
- Да, - воскликнул я, ошалевший от такого "пассажа".
Снова молчание, но более короткое, я бы даже назвал это "спешным молчанием".
- Если она наша, если будет любить и уважать тебя, если готова родить тебе... ты уже не тот мальчик, для которого я бы желала невинной девушки... время сейчас другое, возраст у тебя другой, да и самому тебе уже сложно влюбиться так, чтобы начать со мной такой разговор а разлюбить еще сложнее... Раз так у тебя случилось, раз тебе так хорошо... что я могу сказать... женись будь счастлив.
- Ты не рассердишься, ревновать меня к ней не станешь?
Мама горько усмехнулась и ответила:
- Может быть, и ревновала бы, если бы такое случилось с тобой в молодости, если бы ты жил с ней на моих глазах, и я постоянно видела, как ты с ней счастлив... а так, - я уже давно смирилась тем, что ты вылетел из гнезда и что я никогда не буду единственной женщиной в твоей жизни.
- Мама, я не знаю, как все получится, но для меня самое главное сейчас - это быть уверенным в том, что ты не рассердишься, не проклянешь...
- Я? Что ты, родной, и тебе не стыдно, не дико так говорить? Разве ты хоть раз в жизни слышал, чтобы я...
- Никогда, мама... и не хочу, понимаешь?

- Я тебе говорю, родной мой, живи своим умом, ты имеешь на это право, у меня к тебе только одна просьба, одно требование: будь счастлив...
Услышав слова о праве жить своим умом, я испытал какое-то жуткое чувство бессилия и досады из-за чего-то необъяснимого, таинственного, издевательского, что происходит с нами и вокруг нас, и чему подвержены мы и наши близкие, с чем никто из нас не может ничего поделать, и не остается ничего иного как просто смириться и жить дальше.


Сегодня она пришла в Турандот с распущенными волосами. Я был поражен, увидев, как они искусно уложены на левом плече, оттеняя нарядную блузку из белого кружева.


- Что с Вами, Гор? Почему Вы смотрите на меня такими обреченными глазами? Или снова станете рассказывать о том, как Вы хотите ту жизнь?
- Нет-нет, только не ту жизнь, Мильончик... - я поспешно произнес эти слова и мои глаза предательски увлажнились.

Я, хоть и не видел этого во сне, но все равно вспомнил, как весь обработанный зеленкой после аварии, я трясся от беззвучных рыданий, опустив лицо на свои руки, сложенные в складках ее одежды. Я вспомнил, как мне хотелось, чтобы все разошлись и оставили меня одного с ней, чтобы никто не видел моих страданий и не слышал всего, что я ей хотел сказать. Меня, конечно, никто не послушал, а только несколько парней с какими-то невнятными увещеваниями приподняли меня с земли перед тем, как закроется крышка гроба.


Она смотрит на меня молча и, наконец, проходит к столику и садится напротив. Я смотрю на нее и не могу оторвать глаз.
- Ты ходила в салон красоты?
- Ну... так получилось. Я освободилась раньше и вот... решила немного почистить перышки - чтобы скоротать время. - она продолжает смотреть на меня недоумевающе.
- Значит, "той жизнью" Вы уже переболели...
- Я просто понял: что ни делается - все к лучшему.


Кажется, самолюбие молодой женщины слегка задето.
- Интересно... Вам, наверное, снова что-то приснилось... хотя после нашего последнего разговора, когда Вы были такой веселый, пели песенки... ночи не было.
- Я просто задремал в кресле, Мильончик... Мне иногда даже спать не нужно, чтобы увидеть картинки из той жизни.
- И все-таки, мне кажется, что это просто фантазии...


- Да? Ну, давай проверим... вот скажи у тебя ведь есть тетка, - такая невероятно красивая, современная, она всегда носит распущенные волосы и длинные стильные юбки, она так и не вышла ни за кого замуж, так как в юности у нее была любовь, которой не позволили осуществиться, а она очень романтичная однолюбка... художница, певунья, ну, есть ведь такая?


Преступница смотрела на меня каменным взглядом, лицо ее заметно побледнело, и я уже не был уверен, смотрит она мне в глаза или уже давно "сквозь меня".
- А может быть, Вы и имя ее мне назовете?
- Имя... Господи... конечно... - у меня все похолодело внутри.
- Да, имя...
- Конечно... конечно, Илона.
- Ну что ж, - со вздохом, после небольшой паузы, произнесла она, - да, Вы правы. Правы во всем, кроме одного: она все-таки вышла замуж. И жила со своим мужем несколько очень красивых и романтичных лет, пока не... в общем, ее давно уже нет в живых... Действительно, странно.
- Она умерла? Когда?


- Да в том-то и дело, что она умерла, когда мне было всего десять лет! Но я ее прекрасно помню, потому что она - самая яркая из всех моих теток, потому что она научила меня куче песен, и вообще, я была к ней дико привязана. И потом, с ее жизнью и поведением столько было всего связано в нашей родне, что... в общем, родители парня, особенно, его мать, - не хотели ее в невестки, но они все равно поженились... она была очень современная, независимо мыслящая, своенравная, и все наши родные потом говорили, что я на нее во многом похожа. В Баку у нас осталась могила - она и ее ребенок... Впрочем, давайте не будем больше об этом... Давайте лучше о Светлане... - ее пальчики нервно забарабанили по бокалу.


- Я все видел у Сафарова. Там в общем происходит нечто из ряда вон выходящее, но, как и утверждает Сафаров - ничего криминального. Просто они там изгаляются во всякого рода извращениях... и, кажется, Светлана не готова была вот так запросто этого лишиться...
- И ради этого можно было лишиться жизни? - с недоверием возразила Преступница, покосившись на меня, с до боли знакомой мне из той жизни мимикой, - Вы говорили с врачом? Ему нужно сообщить об этом.
- Да этот врач, прости господи... - с пренебрежением отозвался я, - крамольный тип какой-то. Он утверждает, что единственно верное решение - это вернуть Светлану на прежнее место.
Я смог поймать ту долю секунды, когда на ее лице проявилось искреннее возмущение вперемежку с недоумением, но, видимо, уважение чужого профессионализма взяло верх, и возмущение моментально сменилось задумчивостью.
- Интересно все-таки. Но ведь это ненормально, Гор? Как можно это рекомендовать?
- Видимо, можно в определенных случаях... да их, этих психотерапевтов или кто он там... черт разберет. Ты теперь вот что скажи, - Светку возможно вернуть на работу?
- Наверное, - она пожала плечами, - думаю, проблем быть не должно.
- Тогда, может быть, поедем, сообщим ей?
- Посещений нет сегодня, и вообще, они до семи...


- А позвонить? - меня осенило. Я достал трубку и хотел выбрать номер светкиного мобильного, когда увидел, с какой доброй, искренней и ласковой улыбкой смотрит на меня Преступница, то ли оценивая мою трогательную заботу о Светке, то ли просто - потому что я ей нравлюсь. - Чего ты, малышка? Почему так смотришь на меня?
- Обыкновенно смотрю.
- Ты выйдешь за меня замуж?


Улыбка слетела с ее мордашки почти так же, как когда-то пионерский галстук с ее шеи - словно от порыва ветра.
- Что за дикие идеи, Гор?
- Я не тороплю тебя малышка, ты подумай и реши, - время есть. Ты не представляешь, как мы можем быть счастливы. Я никогда не хотел для себя ничего иного и лучшего, чем ты, это мне известно абсолютно точно.
- Ну, ладно, звоните уже, пока не поздно... - она будто смирилась то ли с тем, что ей теперь придется всю жизнь терпеть мою назойливость, то ли с тем, что ей придется резко менять свою жизнь, чтобы быть со мной.


- Светка? Не верю своим ушам!!! Так ты отелефоненная что ли?
- Ну да... мама час назад ушла... она оставила мне мой мобильник, доктор разрешил.
- Мама к тебе приходила?
- Ну да...
- Слушай... у меня для тебя хорошая новость, но только взамен на важную информацию.. ты случайно не в курсе, куда твоя маман заслала мою Таньку?
- А это разве секрет? Она сейчас у твоих родителей, Горыныч, в Ереване...

Продолжение следует.

__________________

ну нет уж, раз начили так довайте выяснять шо у них там творилось
ато "кучерявости" , "ремни" .. а шо делали ни ясно, садомазо с начальником привлекал работниц чтоли ? ))

__________________
ну и ладно

Кажется, Светлана думает, что мне известно все и о визитах ее мамы в больницу, и обо всех передвижениях Таньки. Значит, Агнесса представила ей все так, будто происходящее имеет место с моего ведома и согласия. Я не должен расстраивать Светку, высказывая удивление или недоумение. Она не должна думать, что выдала то, чего не следовало.
- Что ты хотел сообщить мне? Я уже всем много раз говорила и тебе повторю: у меня нет больше жизни, жизнь для меня утратила всякий смысл...

Я поднял глаза на Преступницу. Она, с широко раскрытыми от любопытства глазами и даже со слегка приоткрытым ртом, детсадовски нетерпеливо сверлила меня взглядом, но как только наши глаза встретились, она без малейшего стеснения сменила выражение лица, которое я уже явно заметил, - и ей не могло быть это неясно - на спокойное и нарочито равнодушное. Эта ее мимика всегда приводила меня в восторг, когда мы были женаты. Я прикидывал, стоит ли при ней говорить о Светкой о том, что я видел у Сафарова.
- Послушай, Света, я был сегодня днем в вашем офисе, ну, у Гариба. То есть, я был в его кабинете в тот момент, когда... в общем, ты меня понимаешь? Я все видел и все понял.
- Горыныч...
- Погоди, не оправдывайся, мне совершенно не интересно, что ты скажешь, потому что я не собираюсь осуждать тебя или читать нотации, - даже наоборот.
- Наоборот?


- Я говорил с доктором Данилевичем... - начал было я, когда вдруг увидел, как Преступница стала отчаянно жестикулировать, - то есть, нет, я не то хотел сказать... В общем, я был у Сафарова и мне сказали, что тебя восстановят.
- Да ну, - с отчаянием в голосе прокричала в ответ Светка, - ты там что-то напутал, Горыныч... Он ничего не решает, это от других людей зависит.
Я снова посмотрел на Преступницу, и она заговорщически закивала.
- Светка, говорю тебе, все решено. Вот я сейчас... - еще один кивок, - как раз с Миленой ужинаю, и она все подтвердила.
На том конце провода наступило молчание, потом последовало тяжелое дыхание и, наконец, я услышал:
- А пусть она сама мне это скажет...
- Нет проблем, дорогая, сейчас я передам ей трубку, - потянувшись через стол, я вручил Преступнице телефон, и она, воодушевленно выхватив его у меня, стала разговаривать со Светкой. Я же в это время невольно подумал о том, что Танька, например, непременно изучила бы поверхность трубки и протерла ее натянутым рукавом, прежде чем приложить к уху.


И с этого момента я уже не мог думать ни о чем ином, кроме как о ситуации с Танькой. Оказывается, они спелись с моей матерью гораздо более осмысленно, чем мне показалось тогда, когда я узнал, что они общались по телефону. Мать приютила ее и теперь будет дожидаться внука. Наверняка они уверены, что я растаю и в конце концов женюсь на Таньке. И даже мое признание о том, что я влюблен в другую, не смутило мою мать. Она пофилософствовала немного, усыпив мою бдительность, и наверняка осталась при своей "программе". Однако, теперь я почему-то не испытываю ни раздражения, ни негодования по поводу маминого поведения. Я уже потерял ее, я уже жил без нее, я ей уже все простил на все оставшиеся годы вперед.
- Снова задумались о чем-то, - Преступница протягивает мне трубку.
- Поговорили уже? Надеюсь, теперь Светус будет в полном порядке...
- Если это можно так назвать, - усмехнулась она.
- Ну, условно говоря... - рассудительный тоном добавил я, - если разобраться, то нет ничего неправильного в том, что не причиняет боли и зла другим. Тем более, что офис этот работает наиболее продуктивно из всех, как я понял, да?
- Ага! - прыснула она в ответ, - осталось только внедрить эту методологию во все остальные офисы, - и я впервые в жизни услышал раскатистый и звонкий смех Преступницы, который уже был таким родным и таким знакомым для меня - из сновидений.
- Представляю себе картину... как ты это внедряешь, - я грустно улыбнулся и поймал себя на том что уже не могу громко смеяться рядом с ней. Интересно, временно это или навсегда...

- Нет, мне определенно не нравится то, как вы выглядите сегодня... знаете, Гор, вы даже будто постарели. Вам, видимо, шло на пользу присутствие удручающей.
- Кстати, о ней... помнишь, ты мне обещала, что я могу жить спокойно, что она выйдет за другого, что я не увижу ее больше... так вот, все как раз наоборот. Она оккупировала мою территорию.
- Не понимаю, - она заметно напряглась..
- Переехала жить в Ереван, к моим родителям... а те, конечно, приняли ее с распростертыми объятиями и обещаниями золотых гор...
К моему удивлению, напряжение вмиг спало с ее лица, и она проговорила небрежно:
- Так это как раз то, что нужно. Не волнуйтесь. Так даже лучше. Родители Ваши будут иметь доступ к внуку. А она все равно долго там одна не протянет или Вы плохо знаете ереванских мужчин.
Как это ни парадоксально, мне этот ее тезис пришелся совершенно не по нраву, и она не могла не заметить этого со своей известной проницательностью.

- Так? - прокашлявшись, заметила она после паузы, - Вы, оказывается, тот еще собственник...
- Да нет, нет, Мильончик, ты не так поняла мою реакцию... - я поспешил было опровергнуть ее соображения, но вдруг замолчал, чем лишь усугубил ситуацию.
- Не так? - чуть ли не издевательским тоном переспросила она, - ну что ж, это очень заметно по Вашему виду... будь Ваша воля, Вы бы прямо сейчас помчались за билетом в Ереван. Впрочем, я Вас не держу.
- Прекрати издеваться, прошу тебя! Я не это имел в виду... какая же ты все-таки злючка... я ведь знаю тебя как свои пять пальцев, для меня нет в тебе ничего нового, ничего загадочного, но от этого ты становишься лишь еще более притягательной, роднее, важнее, для меня.
- Это лишь слова, Горыныч, - а я видела Ваше лицо, Ваши глаза...

- Ты назвала меня Горыныч, - я широко улыбнулся, - вот теперь, кажется, полная картина, - ведь ты меня и тогда так называла!..
- Ну, во-первых, Вы вроде отказались о "той жизни"... а во-вторых, - это все Светлана, - это она мне все по телефону: "Горыныч да Горыныч" вот я и подхватила... невольно.
- И тем не менее, Мильончик... ты действительно не так поняла ни меня, ни того, что было у меня на лице. Просто, когда ты сказала о ереванских мужчинах, которых я якобы не знаю, а ты знаешь... пойми, мне было это не приятно слышать от тебя...

- Но почему? Я ведь жила несколько лет в Ереване, училась там в вузе и прекрасно знаю, что хорошеньких девушек армянские мужчины обычно без внимания не оставляют, а Ваша удручающая, - осмелюсь предположить, - не из дурнушек.
- Мне сейчас не до нее... мне просто стало дико обидно за то, что я как-то мало знаю о ереванской части твоей жизни. А ведь я знаю о тебе все... точнее... - я запнулся, - о той твоей жизни, которой я не желаю...
- Если честно, Гор, то я уже устала от ваших мистических выкладок. Вы меня уже и без того смертельно напугали, рассказав о моей тетке...
- Которая, кажется, предотвратила своей судьбой - твою... нашу.
- Так или иначе все это в прошлом, и нам нужно жить дальше. Но имейте в виду, что я... - на этот раз запнулась она.
- Что "ты"? - насмешливо переспросил я, - ведь теперь что бы ты ни сказала - не прозвучит убедительно, потому что ты остановилась прежде чем это сказать. Ты не уверена в том, что ты говоришь.
- Я просто не хочу Вас огорчать, Гор, именно поэтому я и стормозила.
- Вот и не огорчай, Мильончик. Подумай хорошенько, прежде чем решить...
- Да Вы хоть понимаете...
- Я все понимаю, малышка, я все сознаю. Но не могу иначе, честное слово, - иначе хоть в петлю.


- Боже как все это скучно! - она встала из-за стола, - мне пора.
- Нет, сядь! За тобой вроде еще не пришли... Скажи мне, что тебя останавливает, чего ты боишься? - я встал, обошел стол и подошел к ней вплотную, - О чувствах ко мне можешь не говорить, так как ты мне уже дала понять, как ты ко мне относишься, помнишь...
- Гор, это непорядочно...
- Понимаю, прости... но тем не менее, я категорически не приму твой аргумент о том, что я тебе безразличен. Что же тогда тебе не позволяет быть со мной? Я ведь не предлагаю тебе мелкую интрижку или пошлую связь на стороне...
Она, кажется, раздражена моей настойчивостью, и я, кстати, прекрасно понимаю ее...
- Да хотя бы то меня тормозит, Гор, что еще неделю назад я Вас знать не знала!
- Слабый аргумент, - во всяком случае, он не для моих ушей. Я теперь прекрасно понимаю и чувствую, насколько растяжимо и непостижимо может быть время...
- И потом, у меня семья, ответственность...
- И это препятствует тебе на пути к счастью?
- Гор, я уже счастлива, как Вы этого не понимаете?
- Нет, это ты не понимаешь, что счастье может быть совсем другим намного красочнее, глубже, роднее, правильнее... я не знаю как это объяснить. Но я это чувствую всем своим сознанием...
- Мало ли что "может быть" Гор, - мрачно прореагировала Преступница, машинально поправив мне бортик костюма, - мы не можем идти по головам... и потом...
- Что еще?
- Вам самому не смешно? Парень, который никогда не был женат - а тут я - с детьми. Представьте реакцию Вашей родни, - она весело и хитро смотрела на меня, словно ожидая схожей насмешки.
- Мне не до шуток, Мильоник, - не ожидал такой глупости от тебя...
- Вот как, - воскликнула она, - ну тогда у меня для Вас новость: точно такую же глупость будут шептать на ухо друг другу все Ваши родные, - без исключения! - как только Вы им объявите о том, что собираетесь связать свое будущее со мной... и будут делать это всегда, все время.
- Мильончик, ты совсем не в ту степь... - я взял ее за плечи.


- Нет, в ту! - она прервала меня и, увернувшись от моих объятий, вернулась на свое место за столом, - моя тетя Илона была молодой, незамужней, красавицей и умницей! Но ее все равно не хотела в невестки вся родня того типа - просто потому, что она из Баку, а не из Еревана, как он... А тут такое... не хочу я этого и не желаю никому.
- Но ты ведь сказала, что они поженились...
- Да, поженились... и все время, что они были вместе, их родня ни на минуту не переставала подыскивать ему жену "из своих"... даже когда у них родился ребенок, они не переставали злословить и упрекать его за эту женитьбу "без благословения". И знаете, что самое обидное... ведь это была очень образованная, интеллигентная, русскоязычная семья...


- Что потом сделал этот парень. Женился?
- Потом - да... у него появилась дочь - вы не поверите - точная копия его погибшего ребенка... он даже не побоялся назвать ее так же... - она махнула рукой, словно желая покончить с этой темой, и, взяв нож, стала намазывать авокадо на сухарик.
- Мильончик, обещай мне хотя бы, что всегда будешь помнить обо мне и о моей готовности быть с тобой... в любое время, в любых обстоятельствах...ну, мало ли что может произойти...


- Ну, допустим, я буду помнить... а Вы-то что? Так и останетесь в ожидании осуществления этого мизерного шанса? Нет, не могу я Вам этого обещать... - она протянула мне сухарик, а я, вместо того чтобы взять его, схватил ее за кисть, притянул ее к своему рту, подхватил губами сухарик и, жуя его с наглым видом, продолжал удерживать ее руку.
- Отпустите... отпустите, я не могу этого выносить! - явно занервничав, она вырвалась и резко встала из-за стола.


Я заметил, как в ее глазах блеснули слезы, но она сумела с этим справиться и спокойно направилась к двери. Если бы она проявила слабость, я бы непременно остановил ее, но тут почему-то не посмел. Это была чужая женщина - о которой еще неделю назад я не имел ни малейшего представления, и это было самое близкое, самое желанное и самое важное для меня существо из всех, кого я знал в своей жизни. Остановившись у выхода из кабинета, она оглянулась на меня и через пару секунд сказала:
- Мы, кажется, исчерпали все вопросы, которые стали поводом для этих встреч и звонков... Прощайте, Гор, не поминайте лихом.

Я не собирался воспринимать всерьез ее слова. "Прощайте, не поминайте лихом" - это наверняка даже наоборот: провокация, призванная усилить мое желание снова увидеться с ней, не потерять с ней контакта. Женщины любят устраивать такие "мелкие пакости" и, хотя Преступница в общем не из таких женщин, но мало ли что может быть сказано в момент слабости. У меня есть ее телефон, я знаю, где качается ее муж, я знаю, на какой тачке она передвигается. И в конце концов, мы связаны через Светку. Нет, врешь, дорогая, никуда не денешься.

Как ни холодно и как ни мрачно мне делалось при мысли о возвращении в пустую квартиру, я все равно не жалел о том что там нет Таньки. Чертова тихоня оказалась способна на такие махинации и выверты, что одна даже мысль о возможности воссоединения с ней - будь у нее хоть тройня моих детей - была мне отвратительна. Завен с Машкой потом несколько раз пытались заставить меня посмотреть на эту тему с другой стороны, и оценить ее любовь ко мне, заставившую ее отказаться от недюжинной карьеры в Белокаменной, от всего привычного и комфортного и уехать зимой в Ереван, в незнакомую среду, к незнакомым людям.
- Вот я: на за что бы не переехала туда жить, несмотря ни на какую любовь к Завену, - констатировала Машка, - потому что я привыкла к Москве, к русской среде, к русскому менталитету...


- Машка, она поехала туда не жить, - она поехала туда переждать бурю за счет моих родителей и за счет моих нервов...
- Погоди. Почему "за счет" родителей? Ты ведь говорил, что она всю свою зарплату копила... для Еревана это немалые деньги, она наверняка поддержит твоих родителей, - возражал Завен.
- Дело не в этом... родителей я и сам прекрасно поддерживаю, и они, к сожалению, не станут что-либо от нее принимать. Заботливые слишком. Девочка работала-копила - пусть не трогает... Да и вообще, мне надоело об этом...
- Там твой ребенок Завен...
- Это не то, чего я хотел, меня просто пытаются захомутать, вот и все, и никакой любви ко мне я в этом не чувствую. Только корысть и полное игнорирование моих желаний...


Завен с Машкой помолчали немного, а затем Машка вдруг взвизгнула:
- Знаешь что, Горыныч, надело мне делать вид, что я ничего не понимаю. У тебя есть другая, вот в этом все и дело! Я это вижу по тебе, по твоим глазам, по всему! Танька не та девчонка, от которой так легко отказываются... Просто ты нашел на стороне то, что посчитал лучше, - но это может быть ошибкой! Кто это, сознавайся как на духу.
- Завен, - я обратился к другу на армянском, - пусть твой этот особый случай не лезет куда его не просят...


Завен, естественно, не повел и бровью ни от самих моих слов ни в качестве выполнения моей просьбы. Он просто поддержал свою подругу жизни, и мне стало больно и даже завидно от того, что он так влюблен, и вообще от того, может делать любовь с нами, - я ведь сам был именно таким, когда мы были женаты с Преступницей. Я ведь тоже игнорировал все, что мне говорили о ней и продолжал поддерживать ее...

****

Вот уж кого-кого, а Поджарого я никак не ожидал увидеть в "Аяксе" в такой час. Нормальные люди сейчас дома, с семьями...
- Здравствуй, нужно поговорить.


Он наверняка выследил меня. Хотя, как ни странно, был одет для нагрузок.
- Ну, давай поговорим... раз так нужно, - ответил я, однако, надо признать, прореагировать я сумел далеко не сразу.
- Хотя, конечно, говорить буду я, а ты будешь только слушать...
- А вот это как получится...


Мы не смотрели друг на друга. Как только он поздоровался со мной, следующим его действием было оседлание тренажера. Я последовал его примеру, и мы разговаривали усердно пыхтя и практически не видя друг друга.
- А получится так, как и должно быть, дорогой Горыныч...
- Так уж и "дорогой"!
- Да уж не дешевый, как это ни странно...
- Что, дорого обхожусь? Может быть, рассчитаемся?
- Да затруднительно будет, я думаю...
- А может быть, я сам подумаю и решу, что и насколько мне будет затруднительно?
- Ну вот и подсчитай, сколько может стоить моя семья и мое личное счастье, которое ты решил заграбастать.


- А это еще неизвестно, кто у кого что заграбастал. Может быть, это тебе придется со мной рассчитаться?
Мерное постукивание прекратилось, и теперь я слышу лишь тяжелое дыхание. Через пару секунд он уже стоял передо мной, спокойно и слегка задумчиво глядя мне прямо в глаза, а потом так же спокойно направился к другой машине.


- Не знаю, что ты там напридумывал себе, но когда я лично с ней познакомился, у нее не было ни мужа, ни жениха, ни кого-то еще...

Ну что ж, сдержанный и понимающий, надо отдать ему должное. Другой бы уже полез с кулакам а этот ничего, стойкий...
- Так что боюсь, что я лично у тебя никого не отбивал... - пыхтение, указывающее на явный перебор с нагрузкой, - а вот ты, если сам еще не понял, уже забрел слишком далеко...

- А мне все равно. Я буду брести и дальше... потому что это вопрос моей жизни.
- Забавно... я-то как раз уверен, что вопрос твоей жизни в том, чтобы остановиться...

- Это мне решать. Я уже сказал, что жизни без того что мне нужно - я не желаю...
- Ну что ж... ты сказал - я понял. Бывай пока...
Через несколько дней, - после того как в моем офисе члены коллектива отметили приближение Нового года и распрощались до года следующего, - я возвращался домой в приподнятом настроении, однако, без особых иллюзий. Одна из девчонок, как-то прознавшая о том, что я уже живу один, казалось, готова была вылезти вон из кожи, чтобы я предложил ей переночевать со мной сегодня. Возможно, я бы и поддался соблазну, так как отсутствие рядом женщины столь долгое время не было для меня делом привычным. Однако, поскольку девчонка была новенькой в коллективе и еще не успела себя зарекомендовать с какой-либо стороны, мне не хотелось особо с ней сближаться, и я сделикатничал. Кроме того, все эти несколько дней после моей неожиданной и короткой беседы с Поджарым я продолжал мечтать и думать только о Преступнице, и мне не хотелось засорять эти ощущения какими-то дополнительными деталями в виде случайных связей с перспективой дальнейших приставаний и эмоционального шантажа. Разумеется, я не получил от Преступницы ни одного ответа на мои многословные и содержательные электронные послания, телефон ее был отключен, и Светка, как оказалось, ничего о ней кроме этого номера телефона и не ведала. И уже не раз мои попытки выведать что-то у Гариба заканчивались ничем.


- Гариб, послушай...
- Я не могу тебе ничего ответить, Горыныч, почему ты упорно не понимаешь меня?
- Да все я прекрасно понимаю, но я не стану никому объявлять своих источников...
- Прекращай, Горыныч, ты уже просто как ребенок себя ведешь, честное слово... я вообще не понимаю, как так можно....
- И не удивительно, что ты не понимаешь... с твоим-то гаремом...
- Честное слово, Горыныч, я готов тебе его предоставить в любое удобное для тебя время, - только бы ты оставил свои глупости...
- Глупости - это твой гарем и твоя мысль о том, что я тебе завидую. Я не это имел в виду, говоря "не удивительно"...
- Ну вот, теперь ты на меня нападаешь, пытаешься задеть... Ну я-то при чем, если ты влип в такую передрягу...
- При том, что можешь мне помочь, но не делаешь этого.
- И не подумаю делать, поверь, я еще не спятил... пока что.



И так несколько раз - по тому же кругу. На этот раз я просто позвонил ему поздравить с наступающим.
- Спасибо, Горыныч, и тебя так же. Слушай, эта ваша Светлана просто истеричка.
- Да? Почему, что случилось?
- Что случилось... уволилась сама. Проработала после восстановления пару дней - и будто подменили. Все ей вдруг стало противно и мерзко, она видите ли ни минуты больше не может там находиться, ее ноги видите ли там больше не будет... Если мне ее снова пропихнут, у меня крыша поедет, честное слово...
- А не мамаша ли ее часом приложила там руку?
- Да нет, представь себе... наоборот, звонила мне ее мамаша... как ее, не вспомню сейчас... и пыталась выяснить, "что же произошло, как так могло случиться"... будто я директор школы... или точнее, заведующий детсадом...


- Ну что ж, значит, у девушки произошло самопроизвольное "просветление в уму", это радостно...
- Ну, просветление-не-просветление, мне это фиолетово - усмехнулся Гариб, - но я позвонил Мике Бабаеву, знаешь его...
- Если это наш Мика, у которого недавно свадьбы была с Ольгой Зверевой...
- Да-да, именно ему. Он ведь ваш друг больше чем мой, но поскольку я сослался на то, что Светка ваша подруга...
- Правильно сделал, никаких проблем... Светку надо пристроить как нельзя лучше, она заслуживает достойной работы... - заверил я.
- Да. Тем более, она поклонница Зверевой, - все ее песни наизусть знает, - теперь будет иногда видеть воочию - как жену нового босса...
- Светка у нас вообще девушка высоко-духовная бардовские песни - ее стихия, - заметил я, - то есть, там все решено?
- Да, считай, что она уже там работает, - твое имя, имена Завена и Арто сработали на все сто. Она там как у Христа за пазухой будет, поверь...
- Ну, спасибо, Гариб, - ты сделал то, до чего бы я не додумался... я ведь не совсем в курсе его офисных дел...
- Ладно, это все ерунда, главное, чтобы она не устроила там такой же истерики, - рассмеялся Гариб.
- Ну, на этот счет можешь не волноваться, - ответил я - там у нее для истерик не будет условий таких как у тебя... а в случае чего - я сам за нее отдуваться буду перед Микой. Так как там с моим вопросом?
- Слышь, Горыныч, а не пошел бы ты лесом а, со своими вопросами... сказал же - не знаю ничего и не спрашивай, даже не заикайся...


Приехав домой, я уже был полностью готов к тому, что проведу вечер один. Мне уже даже не представлялось, что может стать помехой для моего одиночества. Увидеть дома заплаканную и отощавшую Таньку было для меня громом среди ясного неба.
- Не прикасайся, ко мне, Танька. Даже не приближайся со своими нежностями... Просто скажи, - что происходит, что ты вытворяешь?
- Прости, - всхлипнула она, - я сейчас в таком состоянии... понимаешь, меня Агнесса Викторовна сбила с толку... я понимаю, как глупо и некрасиво я поступила, но дело даже не в этом.
Я слушал ее молча, без комментариев и каких-либо мимических проявлений.
- Ты не рад мне? Ведь я знаю, каково тебе одному, ты ведь не привык быть один...
- Ты рассказывай свою историю, рассказывай, не отвлекайся - иронично-пренебрежительно прервал ее я, - и начни, пожалуй, с того, как ты прекратила принимать таблетки, - на что тебя тоже, несомненно, надоумила Агнесса Викторовна...
- Знаешь, мне стало так страшно, так неловко, когда я увидела эти таблетки только что там, на полу... я поняла, что ты их нашел и обо всем догадался...
- Вынужден сделать поправку: я не имею привычки копаться в женских комодах...
- Ну, ты, наверное, хотел найти какие-то зацепки, адреса телефоны...
- Ничего я не хотел... то есть, не успел захотеть. Таблетки твои нашлись случайно... - я предательски раскраснелся...
- Если ты привел кого-то сюда, пока меня не было, я это пойму, любимый... после того что я сделала...
- Привел или нет - не будем об этом, это совершенно не важно, скажи лучше, зачем приехала?
- Но... ты ведь сам сказал, что не гонишь меня, что готов жить со мной и дальше. Но только без ребенка...
- Да, я это говорил, но тогда я знал другую Таньку, не ту, которая передо мной... погоди, ты что, избавилась от ребенка?


Странно, но мне не приятно думать о том что она это сделала. Я как-то успел привыкуть к мысли, что у меня все-таки будет расти ребенок...
- Да, я... понимаешь, я когда приехала туда... там ведь все не так, как я себе представляла, и потом.... я не смогла бы жить без тебя. Я ужасно скучала по тебе, я боялась, что ты влюбишься в другую, или что тебя кто-то из ваших офисных девчонок приберет... я знаю женщин, и я знаю, как ты можешь нравиться...
- Ты это сделала в Ереване?
Она почему-то расплакалась в ответ.
- Я дура, Горыныч самая настоящая дура!! Я... я знаю, что это было рискованно, меня предупреждали... но я настаивала. Я не могла допустить, чтобы мы встретили Новый год врозь, это ведь плохая примета. Я хотела быть с тобой... - она замолчала.
- Как все прошло?
- Я... не смогу больше быть матерью, Горыныч, - она бросилась на кровать и громко и отчаянно зарыдала.
Я смотрел на нее без малейшего сочувствия, - хотя искренне понимал, каково ей может быть сейчас, - но не хотел выдавать своих чувств.
- Погоди, как же... но почему ты не приехала к Бергеру? Он ведь хорошо знал и тебя и все твои ситуации. Он мог бы, возможно, избежать эксцессов...
- Потому что я самая глупая, самая плохая, самая несчастная на свете, Горыныч!
Знакомая политика. В минуту отчаянного горя и страданий - вряд ли кто-то в ответ на такие слова не кинется опровергать их и обещать Бог знает что. Но я больше на такие трюки не ведусь.
- Танька, как бы там ни было, это все твои глупости, твои подставы, твоя ложь...
- И моя любовь! Моя любовь, - вот о чем ты должен был сказать в первую очередь! - выкрикнула она, повернувшись ко мне на секунду и потом снова спрятав лицо.
- Любовь - повторил я еле слышно, - как жаль, что твоя любовь никак не совпадает с моей любовью. Прости, Танька, я понимаю, каково тебе, но платить за твои поступки и за твои глупости своей жизнью и своими чувствами я не могу и не хочу. Оставайся здесь сколько тебе нужно, если тебе так этого хочется, только... у меня. Возможно, многое переменится в жизни, и вряд ли там будет место для тебя.
- Что... что переменится? - с искренним любопытством она отвлеклась от своих рыданий и присела на кровати с вопрошающим видом, - у тебя с работой что-то не так?
- На работе и во всех делах все отлично, и все будет как нужно. Только вот эмоциональная часть... знаешь, если раньше я хоть доверял тебе и хорошо к тебе относился, то теперь мне тебя жаль немного, только и всего. У меня давно уже не было женщины, но мне противно даже думать о том что мы снова можем быть вместе. Прости, что говорю это, но ты должна знать, я никогда не тешил тебя иллюзиями во всяком случае, намеренно.


Сказав это я спокойно отправился на кухню и налил себе тоника, когда услышал, как Танька бормочет из спальни: "Ты отнял у меня все, и право любить, и женские чувства, и возможность быть матерью. Ты просто чудовище, Горыныч! Я не прощу тебе этого, не прощу, вот увидишь!" Но я не придал ее словам никакого значения, так как был уже увлечен своими думками. Я прошел к компьютерному столу и, как обычно вот уже последние несколько дней, стал строчить Преступнице. "Если у тебя есть хоть капля человеческой совести, ради всего святого, - ответь: как ты можешь так вот молчать оставляя меня в таком отчаянном состоянии? Ты не женщина, ты просто монстр какой-то да? Но ведь это не так. И я это знаю прекрасно, - мне ведь знакома каждая страничка твоей души, как и каждый сантиметр твоего тела. Откликнись, иначе мне нет жизни...".
Прекрасно сознавая, насколько высокопарно, романно и скучно звучат мои слова, я не мог ничего с собой поделать. Все делалось словно без моего одобрения, но с моего ведома и моими руками. Когда раздался звонок на домашний телефон, я был уверен что это звонит мама, видимо, узнать, как доехала Танька. Однако, это оказался Поджарый.


- Ты вроде неглупый парень, Горыныч. Оставил бы ты все это в покое и жил себе со своей малышкой...
- У меня нет никаких малышек, у меня есть единственная и самая родная любовь, какая тебе и не снилась.
- Кстати, о каких сантиметрах ты там городил, горе луковое?
- Это долго объяснять. Тебе не захочется в это вникать. Дело совсем не в том, то между нами что-то было...
- Заткнись, урод...
- Дело не в этом, я сказал! Тут другое... тут все сложнее и намного важнее для меня.
- А ты не можешь ошибаться, Горыныч? Подумай хорошенько, ведь мир не вокруг одной твоей точки зрения вертится...
- Прости, не знаю, как там тебя... я прекрасно понимаю тебя и, поверь, высоко ценю твою сдержанность. Да, я бы на твоем месте давно уже закатал в асфальт того кто так вот себя ведет, но... прости, не могу ничем помочь...
- Ну что ж, тогда и я тебе ничем не могу помочь. Разговор окончен, мне очень жаль.


Танька стоит в своем дежурном желтом халате и смотрит на меня заплаканным глазами - бледная и окаменевшая. Что-то незнакомое, дикое и даже угрожающее просматривается во всем ее облике, что никак не гармонирует с невинным и радостным цветом ее одеяния. Она прекрасно слышала мой разговор по телефону, и на мониторе передо мной - все тот же текст отправленного послания, но мне сейчас не до танькиных чувств. Я бездарно просиживаю у телевизора до двух ночи, никак не реагируя на то, что делает со мной Танька в недежде восстановить близость. Два часа ласк, сопровождаемых нежными словами, которые мне казались насколько неискренними, настолько отвратительными несмотря на весь их замечательный смысл. Я знал, какие слова умеет говорить Преступница, как привычно, по-родному и по-настоящему они могут звучать на нашем языке. Мог ли я после этого реагировать на знакомые, но до омерзения нежеланные, чуждо звучащие нежности от девушки, которую никогда не любил и в которой к тому же дико разочаровался. Впрочем, последним ее словом перед тем как она оставила меня, наконец, в покое, было далеко не ласковое.
- Чертов импотент! - прокричала она и отправилась в спальню.
Я тоже спал той ночью. Мне снилась Москва, - та самая, где я жил после смерти родителей и после того, как с помощью родственников и друзей открыл здесь свой офис... Я даже увидел, что женат. Да, именно, - я женат на какой-то дурнушке по-имени Анжелика, - прекрасном тем не менее человеке. Черт побери, это немыслимо, но это так, - она работает в регистратуре у Данилевича, и поженились мы по банальному залету. Я узнал об этом, как о чем-то неожиданном и ужасно нежелательном. Мне даже кровь хлынула в голову от этого "цельного знания". А потом даже в сердце словно вонзилось что-то, - настолько мне было ужасно от мысли, что я женился именно на этой Анжелике.

Однако, как ни странно и как ни алогично, но вот я вновь перекинулся в город, которого нет, вот мы снова едем с моей беременной женой Миленой на "единственное представление", и мы весело смеемся, вспоминая, как тот низенький еврей театрально и пафосно извинялся перед нами за то, что его сынок так нелепо повел себя, едва не спровоцировав аварию, как он предлагал взятку гаишникам и как те ее охотно приняли, замяв дело о вождении несовершеннолетним без прав. И миг за мигом, час за часом, - не просыпаясь, не перескакивая с события на событие, - я проживаю счастливую, реальную, осязаемую жизнь со своей женой, детьми, с родителями - и ничуть этому не удивляюсь, - напрочь забыв о Москве, о ее климате, о ее сутолоке, суете, и о московской прессе, где то и дело проскакивают сообщения об убитых бизнесменах.


Cан-Диего, октябрь, 2008

__________________

__________________
bleib mal cool...

Ну, по сей день в смысле на время действия рассказа....

__________________

Урааа :Ura Багирка Я нашла я наверное до конца его не прочитала снова прочту )) спасибоо

__________________
«Никто никого не может потерять, потому что никто никому не принадлежит.»