Институт народов Востока помещается на Берсеневской набережной, рядом с
пирамидальным Домом Правительства. Чуть подальше промышлял перевозчик,
взимая три копейки за переправу и окуная по самые уключины в воду
перегруженную свою ладью.
Воздух на набережной Москвы-реки тягучий и мучнистый.
Ко мне вышел скучающий молодой армянин. Среди яфетических книг с
колючими шрифтами существовала также, как русская бабочка-капустница в
библиотеке кактусов, белокурая девица.
Мой любительский приход никого не порадовал. Просьба о помощи в
изучении древнеармянского языка не тронула сердца этих людей, из которых
женщина к тому же и не владела ключом познания.
В результате неправильной субъективной установки я привык смотреть на
каждого армянина как на филолога... Впрочем, отчасти это и верно. Вот люди,
которые гремят ключами языка даже тогда, когда не отпирают никаких сокровищ.
Разговор с молодым аспирантом из Тифлиса не клеился и принял под конец
дипломатически сдержанный характер.
Были названы имена высокочтимых армянских писателей, был упомянут
академик Марр, только что промчавшийся через Москву из Удмуртской или
Вогульской области в Ленинград, и был похвален дух яфетического любомудрия,
проникающий в структурные глубины всякой речи...
Мне уже становилось скучно, и я все чаще поглядывал на кусок заглохшего
сада в окне, когда в библиотеку вошел пожилой человек с деспотическими
манерами и величавой осанкой.
Его Прометеева голова излучала дымчатый пепельно-синий свет, как
сильнейшая кварцевая лампа... Черно-голубые, взбитые, с выхвалью, пряди его
жестких волос имели в себе нечто от корешковой силы заколдованного птичьего
пера.
Широкий рот чернокнижника не улыбался, твердо помня, что слово -- это
работа. Голова товарища Ованесьяна обладала способностью удаляться от
собеседника, как горная вершина, случайно напоминающая форму головы. Но
синяя кварцевая хмурь его очей стоила улыбки.
Так глухота и неблагодарность, завещанная нам от титанов...
Голова по-армянски: глух', с коротким придыханием после "х" и мягким
"л"... Тот же корень, что по-русски... А яфетическая новелла? Пожалуйста.
Видеть, слышать и понимать -- все эти значения сливались когда-то в
одном семантическом пучке. На самых глубинных стадиях речи не было понятий,
но лишь направления, страхи и вожделения, лишь потребности и опасения.
Понятие головы вылепилось десятком тысячелетий из пучка туманностей, и
символом ее стала глухота.
Впрочем, читатель, ты все равно перепутаешь, и не мне тебя учить...