VIP Forums Muzblog Chat Games Gallery. Форум, муздневники, чат, игры, галлерея.

Теперь взрослые мужчины понимают, что прожили жизнь друг за друга



Древнее село Казаклия лежит на самом юге Молдавии, между Румынией и Украиной, и, как во всяком селе, перешагнувшем вековой рубеж, здесь гордятся своими преданиями.
Рассказывают их на праздники, по будням, да у каждой калитки — только попроси.
А самая невероятная история началась почти сорок лет назад — 8 сентября 1967 года, когда акушерки местного роддома поменяли меж собой двух только что народившихся младенцев, Ваню Киора и Сашу Келя. Бирку с именем матери одного мальчика повесили на ручку второго. И наоборот.
Не от злости. Не из-за преступного умысла.
Шутки ради…

Апрель идет Молдавии, как белое платье — невесте. В абрикосовом и черешневом тумане тонет село Казаклия, в бульканье красного вина.
Двор сельчан Киоров. Накрытый стол. Дети, взрослые, все ждут: когда же можно поднять первый тост? За их большую и дружную семью.
— Ну, все наконец собрались? — смотрят родичи в глаза 39-летнему Ванечке Киору, сыну и брату, всеобщему любимцу.
— Саши нет, — отводит почему-то взгляд он.
— Какого такого Саши? — вскидывается старик-отец. — Нашего Саши?!
И ахает мать. И повисает над праздничным столом неловкое молчание. Как же, нашел время вспомнить о неприятном — о Саше, ведь все давно уже вроде бы быльем поросло.
Балагур Ваня Киор — не родной в этой семье. Его, чужого мальчишку, прожившего на свете всего несколько часов, перепутали когда-то в роддоме с кровным сыном Киоров. По прошествии лет, в середине 70-х, случившееся стало достоянием общественности, скандал почти дошел до Верховного суда Молдавии, но Киоры почему-то не захотели “поменять” подросших детей обратно.
Несмотря на просьбы и требования второй семьи, Келей, в которой воспитывался другой перепутанный младенец.
Но… “Человек не ягненок — чтобы его из дома в дом перетаскивать”, — вынес свой суровый вердикт Николай Киор и отказался признать сыном Сашу Келя.
Да, подросшим малышом просто так, лишь по собственному хотению, обратно не махнешься.
А вот можно ли было изменить судьбу, просто перевесив зеленые клеенчатые квадратики на младенческих ручках?..

Водка для акушерок

— Роддомовские санитарки виноваты — это они перевесили бирки на младенцах. Знамо дело — выпивши были. Сами всю водку, что родные для рожениц в передачках принесли, скушали и решили “пошалить”, — объясняет мне 36-летняя Анна, жена “перепутанного” Ивана Киора. — Зачем молодым матерям водка? Сразу после родов выпить — верное дело, чтобы инфекций в организме не осталось. У нас в селе все так делают.
Для Марии Киор и Прасковьи Кель роды были не первыми. Обе уже — многодетные матери, у одной на свет появился третий ребенок, у другой — шестой, но только это, да еще и день рождения младенцев — 8 сентября 1967 года, — их и объединяло.
Киоры — семья зажиточная, крепкая, в чем-то даже скуповатая. Здесь работают все — от мала до велика. Без лишних слов, без задушевных вечерних посиделок. В селе Киоров уважают, но особых друзей у них нет.
Зато у Келей — душа нараспашку. Отец Петр был когда-то лучшим местным каменщиком, любителем погулять. Дом построил — год отмечал. Эй, бедола-а-а-ги! Жена его Параша, их сыновья.
Без отцовского пригляда, без обязательной субботней порки вырастали мальчишки Кели как сорная трава. Уводили лошадей из чужих конюшен, выпускали на свободу соседских голубей — в общем, хулиганили. Некоторые из Келей, подрастая и попав в дурную компанию, отправлялись вместе с “друзьями-приятелями” в положенный срок в казенный дом.
Но это все было потом.
“А когда Прасковье и Марии принесли первый раз покормить новорожденных, санитарки хихикали: заметят матери подмену или нет, — продолжает Анна Киор. — Те ничего не поняли. Слишком слабые были. Наутро акушерки протрезвели, ушли отсыпаться, и у них из головы вылетело, что они натворили”.
Прошло несколько дней. Мам и мальчиков выписали домой.
Акушерки снова вышли на службу — и тут только, видать, осознали, что обратно-то бирки у младенцев так никто и не поменял.
Но выписаны уже свидетельства о рождении, обоих мальчишек качают в люльках, кормят грудью, купают и поют им колыбельные на ночь совсем не их матери.
И что теперь делать? Как об этом сообщить, чтоб и в тюрьму не попасть, и чтоб разгневанные женщины глаза за случившееся не повыцарапывали?
А… Была не была!
Оба мальчишки — чернявенькие, кареглазенькие, похожи как родные братья; село Казаклия — гагаузское (малая народность, проживающая на юге Молдавии, смесь славянских и турецких кровей. — Авт.), тут все друг на друга немного смахивают.
Может, и не выплывет правда-то, если языки не чесать?
Посовещавшись, санитарки решили молчать. Отныне и до скончания веков. Наивные бабы…

“Отдавай мою кровь!”

— Впервые о том, что родители воспитывают не своего сына, а соседского, я услышала, когда Саше исполнилось годика два, — рассказывает 52-летняя Георгина, “сводная” сестра Александра Келя. — Я лет четырнадцати была, когда по селу пошли сплетни. Мамка плакала в подушку и вглядывалась в лицо братика, а после плакала еще сильнее. Отцу говорить боялись, даже когда он трезвый: поди докажи, что у нас ребенка перепутали, а не мама изменила тятьке. Откуда об этом вообще известно стало? Те же санитарки, говорят, и проболтались. Как обычно, по пьяному делу.
Водку другим матерям после разрешения от бремени сельчане таскали по-прежнему. И все так же отмечали постаревшие “хозяйки клеенчатых бирок” каждые удачно завершившиеся роды.
А после — и-и-ик! — вспоминали о былом.
— Я сначала мамку не понимала: зачем она бегает в детский сад и просит воспитательницу дать хоть издали взглянуть на незнакомого Ванечку Киора? — продолжает Георгина Кель. — Ведь и так вся деревня о нас треплется. Но однажды и сама захотела тайком этого мальчишку увидеть — убедиться, наверное, что все это пьяные бредни.
Глазастенький, заводной — прелесть что, а не ребенок. Бывают же такие малыши, которых хочется и потискать, и к себе прижать. Откуда только взялся он у молчунов Киоров?
“Наш”, — тихо защемило сердце девочки Георгины, когда семилетний Ванечка, словно почувствовав ее взгляд, вдруг улыбнулся во весь щербатый рот.
Только ей одной.
Вылитый отец — и мама, и все братья Кели сразу. Обаятельные, черти, непутевые…
В переходный возраст дома у Киоров били Ваньку нещадно. За то, что попытался как-то увезти на водопой без спроса из колхозной конюшни лошадей, что залез в чужую голубятню, — кровь-то родная, видать, бурлила, на “подвиги” звала.
Ей ведь, крови, не прикажешь.
А у Келей подрастал брат Саша. Тихий, скрытный, смурной. Ни в кого. Одежду на стульчик возле кроватки всегда аккуратно складывает — не бросает где ни попадя, как остальные.
— И Сашу нам жалко было. И к Ванечке нас тянуло. Сердцу не прикажешь! — горько усмехается Георгина Кель. — Повинилась мама перед отцом — а что делать? — но он неожиданно нормально отнесся. Пошел сам к Киорам, чтобы сына назад вызволить. Нет, мы понимали, что они Ваню могут за Сашу и не возвернуть, может, им наш Саша и даром не нужен? Тятя предложил тогда обоих мальчиков к нам взять, полюбовно, так сказать; он готов был нести за это все расходы.
“Сына не отдам! Не знаю, кого вы мне взамен подсунете. А человек — не ягненок!” — даже не открыл парламентеру дверь богатого дома старший Киор.
— Мы судиться надумали. Но деньги были нужны на адвоката, на поездки в Кишинев, на экспертизы эти генетические, что родство доказывают, а родители — люди бедные, да и с остальными моими братьями хлопоты начались, кое-кто в тюрьму попал, — в общем, ничего у нас с возвращением Ванечки не вышло, — вздыхает Георгина.
“Я из тебя соседскую дурь-то повыбиваю!” — крутил отныне свой широкий ремень Николай Киор, едва прослышав про очередную Ванькину проказу, и мальчишка послушно скидывал штаны.
— Нет, я бате очень за такое воспитание благодарен, он из меня человека сделал, — широко улыбается теперь 39-летний Иван Киор. — Помню, мой настоящий отец — Петр Кель — как выпьет, так сажает меня на трактор и увозит за околицу, выкрадывает, значит. А за ним мой родной тятька гонится, Николай Киор, чтобы меня домой к ужину вернуть…
Хорошо тогда было: солнце светит, тарахтит уставшая колхозная машина, пахнет бензином и весной, а на соседнем сиденье льет пьяные родительские слезы водитель — Петр Кель. “Сыночек!”
И всем он был нужен, Ванька, легкая душа. И это было счастье. Такое, которым не грех и поделиться.
С кем угодно — да хоть с “товарищем по судьбе” Сашкой Келем, неразговорчивым, неулыбчивым мальчиком. Которого никто из отцов ни разу не увозил за околицу. “Я хотел с ним дружить, потому что чувствовал его названым братом”, — объясняет мне сегодня Иван.
“Ты отнял у меня мое имя и мою семью”, — ответил однажды ему на это Александр Кель.

Разные судьбы

После армии они разъехались в разные стороны.
Иван собрался жениться — отправился на заработки в Россию: отец сказал, что помогать молодой семье, конечно, будет, но каждый мужик должен научиться сам зарабатывать на жену и на детей.
Александр подался в Приднестровье. В родном селе, как ему казалось, делать было нечего: отец-мать к тому времени умерли, родительский дом наследники продали, а вырученные деньги потратили; шальные “сводные” братья Кели сидели или мотались по стране.
Нет, он не хотел больше видеть косые взгляды соседей: “Это тот самый чудак, которого в роддоме подменили!”
Дома Сашу ждала только сестра Георгина.
Но пришел к ней Иван Киор.
— А что, думаю, она же мне — родная кровь, я же помнил, как Георгина, девчонкой совсем, за мной на улице подглядывала, — рассказывает Ваня. — Ну, когда явился на порог, всплакнула, крепко обняла: “Заходи, — говорит. — И один, и с невестой. Это твой дом тоже!” Батя Николай, который меня воспитал, вроде против сперва был, что мы общаемся. Но я уже взрослый человек, сам решаю — с кем мне дружить.
На свадьбе у Вани Киора гуляла вся Казаклия. И впервые улыбались неразговорчивые “кулаки” Киоры: заводила-жених примирил их с округой. А 17-летняя невеста Анюта, завернувшись в фату, смотрела на своего избранника влюбленными глазами.
“Хороший он парень у тебя, только погулять любит, — завистливо вздыхали подружки. — Это он в своего настоящего отца пошел!”
“У кого-то — два родителя, а у меня целых четыре, вот повезло”, — беззаботно усмехался в ответ Ваня. И ни на кого за такие перешептывания не обижался.
А что обижаться — на правду-то.
— Ты знаешь, я ведь очень счастливый человек — во взрослом возрасте мне не пришлось выбирать между двумя семьями, я просто сплюсовал всех родственников — Киоров, Келей, все они мне по душе, — откупоривает Иван на празднике очередную бутылку молдавского вина. Красного, как кровь.
И тянет меня танцевать — не супругу же Анюту, которая уже на шестом месяце беременности и вынашивает сейчас четвертого Ваниного ребенка.
— Вот дети определенно все мои, родные; сын Колька — я его в честь батьки называл — точная моя копия, старшая дочка, Олька, похожа на женку, младшая, Даринка, — на женкину родню. А… не все ли равно, в кого они лицом пошли, лишь бы им по жизни легко шагалось, — выписывает мой собеседник кренделя ногами. — Я благодарен судьбе за эту ее дурацкую шутку, так и знайте, а иначе ничего бы из меня не получилось, и не было бы ни этого дома — лучшего в деревне, я сам его выстроил, ни пластиковых окон, ни ТВ-тарелки на крыше, ни красавицы жены, ни послушных детей — НИ-ЧЕ-ГО.
— А Саша? — смотрю я ему в глаза. — Он за что судьбе благодарен?
— Саша?! — вырубает Иван внезапно музыку.

Вернись, брат…

Он так и не доехал до своей родины, 39-летний Александр Кель, который должен был стать, да так и не стал Иваном Киором.
В Казаклии Саша не был с 98-го года. Последний раз заглядывал сюда к сестре Георгине, подарил ей халат — фиолетового цвета, она и сейчас его надевает только по праздникам.
И в самом деле — не в свинарник же в нем ходить?
Странный человек Саша, простых вещей не понимает. “Он — хороший, только очень гордый, — грустит Георгина. — А того не чувствует, что мы все его ждем — и прежде всего Ваня”.
На эту Пасху Иван Киор собрал дома всю семью. Притащил специально взрослых братьев и сестер с их домашними.
И отец тоже вроде как смирился, что придется познакомиться с еще одним сыном. Уток забил, пару куриц, барана, достал из закромов крепкого самогона. Невестки всю ночь не отходили от плиты. “Ладно, Александр — человек взрослый, на ноги его не ставить, пусть тоже будет”, — сказал Николай Киор.
А Сашка не приехал. Хоть и пообещал. Позвонил в последнюю минуту и сказал, что с работы его не отпустили, и зарплату не дали, и вообще — долго ему в Казаклию добираться, на юг Молдавии с самого ее севера, часа два получается, не меньше.
“Но вам, наверное, и без меня неплохо, не буду мешать”, — сказал, а точнее, подумал Саша Кель в телефонную трубку.
Так громко и отчетливо подумал, что это услышала даже я.
А Ваня Киор услышал только короткие гудки.
— После многих лет разлуки мы встретились с Сашкой пару месяцев назад, в Кишиневе. Он трудится вроде бы крановщиком на стройке, в каком-то поселке, за сущие бани (копейки. — Авт.) в месяц, с женой у него нелады, пьет — в общем, насмарку все, — неохотно объясняет мне Иван Киор, когда окончательно выясняется, что “главного гостя” на празднике не будет. — Я назвал его братом, а он мне ответил, что я украл его жизнь…
При встрече они пили всю ночь. А после плакали.
Вернее, плакал один Иван, не понимая: за что? почему?
Ведь никто же не виноват.
Даже дуры-акушерки, публично покаявшись в своих грехах, давно отошли в мир иной. С них не спросится. А с кого тогда?
— Саше кажется, что вся любовь досталась несправедливо, незаконно — одному лишь Ване. Но ведь муж ее действительно заслужил, своей добротой, своим бескорыстием; когда он рядом — все вокруг светятся, понимаешь? — гладит свой беременный живот жена Ивана Киора. — Мне кажется, что Сашка хотел бы, чтобы мы упрашивали его общаться с нами, чтобы кровные родители, Киоры, для которых он — и это будет честно — вообще чужой человек, тогда как Ваня живет на соседней улице и постоянно им помогает, — так вот, чтобы кровные отец и мать бросились ему на шею, просили прощения и клялись в том, что искали своего сына сорок лет. Но это ведь не индийский сериал. Это жизнь, понимаешь? И что сам Саша сделал для того, чтобы мы все его сейчас полюбили?..
Но тоскует беспричинно Ваня Киор.
Ноги пляшут — а глаза грустные. И не знает он почему. Может, от того, что все выпито и съедено на столе и что завтра — опять уезжать на заработки из родной Казаклии в далекий чужой город, оставив дома жену на сносях, детей, родителей-стариков. А он ведь за них за всех в ответе.
Или, может, по какой другой причине тоскует Иван Киор. Разве тут разберешь, без поллитры-то.

__________________