VIP Forums Muzblog Chat Games Gallery. Форум, муздневники, чат, игры, галлерея.

5

«И только год назад, друзья мои,
вернулся я на родину. В тумане
наш поезд прибыл. Утро в Ереване
лишь начиналось. Улицы мели

и поливали. Долго не могли
мы, кто сюда вернулись, молвить слова.
И чувство, что на родине мы снова,
мы на родной язык перевели.

Огромный, современный город был
сплошь в зелени. Пылали светофоры
на улицах, еще пустынных. Горы
белели в дымке. Дым шашлычный плыл

над рынком пробуждающимся. Вдруг
мне захотелось, чтоб вернулось детство,
на молодую маму наглядеться
и ощутить тепло отцовских рук.

Глядел я, праздных слов не говоря,
и чувствовал, что слезы льются, льются.
Знай, мухаджир, что жизнь прошла не зря,
коль ты сумел на родину вернуться!

Хотелось бы, чтоб только сном была
жизнь на чужбине — но она не снилась,
а тридцать лет в действительности длилась
и смысл сегодня только обрела.

Увы, родиться снова не дано.
Я не моллюск — и, раковины створки
сомкнув, не спрячусь от вопросов горьких
не к богу — богу это все равно.

Где был он, бог, куда смотрел, когда
каратели по мирным селам мчали,
когда меня с любимой разлучали?
И только ли моя — моя беда?

Да, человек забывчив и живуч,
он учится на собственных безумствах,
он в мыслях часто страшен, только в чувствах
исконно человеческих — могуч...

...И зажил я на родине. Живу
и радуюсь. И в то же время — места
не нахожу. Уведомил семейство,
что нужно мне в Москву. Но не в Москву

я собирался ехать, а в Ростов...
В ночи грохочет поезд. Блещут выси
созвездьями за окнами. И мысли
в душе грохочут — вихрем чувств и слов.

И вот уже не чувства, не слова,
а страшные виденья возникают:
то гроб ее в могилу опускают,
то вижу, что хотя она жива,

но обо мне забыла, что живет
не в доме, а в сарае, с домом рядом,
а дом ее, разрушенный снарядом,
дымится до сих пор... Холодный пот

по моему лицу течет — и прочь
сон с глаз летит. До самого Ростова
воображеньем мучился жестоко
и, как молитву, повторял всю ночь:

пусть я забыт и пусть ее слова,
коль не забыт я ею, будут гневны,
пусть стану жертвой собственной измены,
но только бы она была жива!..

Еще до света прибыли в Ростов.
В гостинице нашелся номер. В нишу
окна рассвет сквозит. И снова вижу
один из лучших русских городов.

Мне этот город снился тридцать лет,
на улицах его себе я снился,
пусть жизнь прошла — и все же сон мой сбылся:
в Ростове я, и за окном — рассвет.

А где я был? За тридевять земель
по воле злого колдуна скитался
все эти годы я — но я остался
все тем же, и осталась прежней — цель...

И я пошел, и я нашел ее.
Едва я постучался — дверь открылась,
Анюта мне навстречу устремилась,
и в бездну сердце рухнуло мое.

Я понял все. Она меня ждала,
была верна своей прощальной клятве.
И чудилось, что даже в том же платье,
в каком была в тот раз, сейчас была.

Война гремела. А она — ждала.
Все тридцать лет, без весточки — с одним лишь
бессмертным женским, что не вдруг осмыслишь,
во имя мига этого жила.

И миг настал. Но что я ей скажу?
Что ожидал всего — но лишь не этой
великой верности, поэтами воспетой,
и что к героям не принадлежу?

Старуха умерла. В предсмертный миг
она сказала внучке: «Ждешь впустую,
не жди!» — и умерла. В словах каких
пророчество ее опротестую?

Чем оправдаюсь? Да и есть ли прок
в любых, хоть бы серьезных, оправданьях?
Ведь тридцать лет не только лишь в страданьях
прошли — и жив, здоров, и, видит бог,

люблю детей, и счастлив был, когда
на родину вернулся... В чем причина,
что слабым оказался я, мужчина,
а женщина — стоически тверда?

И как она была изумлена,
узнав, что я приехал тольков в гости!..
Но хоть бы искра гнева или злости
в глазах ее мелькнула. Тишина

звенела в доме. А она, понять
стараясь тайну моего признанья,
сказала: «Я кричала: буду ждать! —
наверно, ты не слышал?» — «Слышал, Аня...»

Как молния, прожег меня вопрос,
но не убил меня, не сжег одежду.
Зачем пришел? Убить ее надежду?
А с чем пришел? Ты пытку ей принес!..

Не отпустила Аннушка меня
в гостиницу. И пусть не будет тайной,
что орошал господь меня три дня
любовью несказанною, хрустальной...

Остался час — добраться до вокзала,
и я едва губами шевелю:
«Прощай, прости!» — «За что прощать? — сказала. —
Ведь я тебя любила и люблю...»

__________________
«Никто никого не может потерять, потому что никто никому не принадлежит.»

6

«Вернулся я больным — и поделом.
Что худо мне, признаться не решался.
Как дерево с надломленным стволом,
не знаю уж, за счет чего держался.

Как бы глухой барьер возникнул между
моей душой и душами людей,
Я лгал родным. И я убил надежду
любимой беззащитной. Я злодей.

Я ей оставил адрес, но она
не написала, Я писать страшился,
да и не знал, о чем... И я решился,
жене во всем признался. И жена

сказала мне: «Иди звони!» ...С каким
волнением в трясущуюся руку
я трубку взял! Как я глядел на трубку,
ответившую голосом мужским!

Ах я дурак наивный! Ах она
змея такая! Басом, как сановник,
ответил муж ее или любовник!
Картина, словом, стала мне ясна,

но попросил позвать ее. И он
ответил мне — и я его ответом
раздавлен был. «Погибла прошлым летом,
сегодня годовщина похорон...»

__________________
«Никто никого не может потерять, потому что никто никому не принадлежит.»

7

«Очнулся я в больнице. Надо мной
склонившись, врач сказал, что очень нужен
мне отдых, но инфаркт не обнаружен,
и разрешил свидание с женой.

Бог миловал. И, полежав три дня,
расстался я с сердечным отделеньем.
С расстройством нервным, с переутомленьем
врачи сюда направили меня,

И, как лекарство от любого горя,
нашел я здесь смолистый ветер с гор,
печальных чаек над лазурью моря
и обо всем на свете разговор.

Вы думаете, я молчу? О нет,
я всякую минуту полон шума,
как за волной волна, за думой дума
в душе проходят. Думы в бездну лет,

закручиваясь, как водоворот,
затягивают мою душу. Грешен
я перед вами в том, что безутешен,
но силы это скрыть недостает.

Когда бы силы были — нипочем
не разомкнул бы рта, друзья. Однако
намного меньше давит толща мрака,
поддержанная дружеским плечом.

Спасенья нет ни сердцу, ни уму
с тех пор, как я узнал о смерти Анны.
Терзает мою душу непрестанно
один вопрос сверлящий: ПОЧЕМУ?

Разрушены гнездовья — ПОЧЕМУ?
Расправились с любовью — ПОЧЕМУ?
И почему нельзя предать забвенью
начертанные кровью ПОЧЕМУ?

Они в душе моей больной гудят,
жужжат, как обезумевшие пчелы
над скалами — но эти скалы голы,
нектара нет для пчел — есть только яд...

Путей, чтоб им помочь, не нахожу,
жужжаньем полный, отщепенцем хмурым,
как пасечник безумный с дымокуром,
с дымящей сигаретою сижу...»

__________________
«Никто никого не может потерять, потому что никто никому не принадлежит.»

8

Он замолчал. Мир обнимала ночь.
Ни звезды, что среди ветвей блистали,
ни волны, что во мраке грохотали,
мы знали, не могли ему помочь.

И молча встали мы и разошлись,
и он, как мы, расстался с нами молча...
Я спать пытался — только сон мой в клочья
рвала, взрываясь молниями, мысль.

И песнь, что не давалась мне с утра,
предстала вдруг надуманной и праздной.
Душа была полна жестокой правдой,
достойной муки сердца и пера.

И песнь пришла ко мне помимо воли.
Естественно соединились в ней
из прошлого живого вихри боли
и праздничные вихри мирных дней...

...Я сел в кровати. За окном горела
звезда. И, сидя в полной темноте,
я вдруг увидел Анну и Сурена,
купающихся в солнечной воде.

И чудо вот в чем: не играют роли —
живут во мне, о том и разговор,
страдают, любят милые герои
истории, услышанной вечор.

И строки блещут — словно вечерами,
когда внизу уже, как снег, туман,
в лучах вечерних блещут над горами
дымки из труб селения Хафтван.

И рифма, вдруг угаданная чутко,
блеснула на конце строки, взгляни,
как если б замыкающая утка
утиной стайки, скрывшейся в тени.

И вовсе не понадобились мне
ни зрелище красот архитектурных,
ни солнечные вспышки вод лазурных,
ни чайки в лучезарной вышине.

Легко слагаясь в строфы, песнь рвалась,
чтобы с людьми любовью поделиться,
рвалась из сердца моего излиться,
где вдруг из состраданья родилась.

Печальна песнь? Печальна. Назови
хоть бы судьбу, что вовсе не печальна!
Но радость в том, что песня — о любви
и что в судьбе любовь — первоначальна...

__________________
«Никто никого не может потерять, потому что никто никому не принадлежит.»