Всё будет хорошо. Всё равно – всё будет хорошо.

И живут в мирах они – разные, непохожие и одновременно очень близкие.

***
- Ты? – тёплое облачко обнимает обкусанные морозом щёки.

Я киваю – кивать трудно.

- Что ты здесь делаешь? – облачко бросается в лицо.

Я жму плечами – жать ещё больнее. Я сама не знаю, почему я пришла к нему.

- Уходи, – облачко врезается в лоб.

Я криво улыбаюсь. Не потому что обижена, а потому что добро улыбнуться не получается: рот от боли косит. Обострённый слух ясно слышит шорох тапочек об пол, скрип кожи на растягивающемся в зевке лице, и потом сонный голос:

- Кто там?

Дверь захлопывается. Холодный ветер откидывает меня к перилам.

- Никто. Не туда попали.

Ноги подкашиваются, и я тихо оседаю на ступеньки.

Надо уйти. Не здесь. Уйти.

Но – не получается. Сил больше нет. Их больше не будет. Я только двигаюсь к стенке и опираюсь на неё. Холод на какой-то миг отступивший, но даже не до дрожи, сызнова раскрывает для меня объятья, но его уже нет, только пагубное хмельное тепло. И тьма неторопливо проникает в мою голову, заглатывая меня и мою память. Ничего нет, только – тьма.

***
Я открыла глаза. Куда ни глянь – бесконечное меловое застывшее море. И на верху – точно такое же, только – сине-хрустальное. И эти два моря сливаются в одну, но далеко-далеко, в одну темно-синюю полоску. Я повернула голову направо, налево, обратно и еще раз, вначале медленно, а потом мои движения убыстрились: я раскинула руки, запрокинула голову, открывая морозному сонному воздуху шею, и, начиная круг, закричала! Крик выпорхнул из губ, раскатываясь по белому и устремляясь в неведомую синь…

Я остановилась и опустила руки. Опасливо вдохнула резкий сухой воздух. Выдохнула. Вдохнула. Обжигающая прохлада напоила свежестью тело. Я встряхнула головой и пошла вперёд. Куда глядели глаза мои голубые.

Я оглянулась – мои ступни не оставляли следов на снегу. Я улыбнулась – тени тоже не было. Я посмотрела на свою руку: полупрозрачная. И пошла – струйное, воздушное платье стремилось потоком вслед моим ногам.


***

Он проснулся, как давно не просыпался – словно вынырнул из воды, когда воздух уже вышел из губ пузырями. Он откинул одеяло. Но облегчающей прохлады не было. Он пожалел внезапно, что поменял квартиру. А потом рассмеялся. Холодно – плохо, жарко – тоже. Но к холоду он привычен, а вот жару недолюбливает. Хотя, лучше пусть будет жара в квартире, чем десять градусов, когда на улице воробьи падают на землю с веток.

Парень потянулся. Встал. Натянул шорты. На работу сегодня не идти – воскресенье. Он включил свет, мерно тикающий будильник показал полседьмого. Спать не хотелось. Зато во рту слюна стала тягучей и вязкой.

Как мало нужно человеку, вдруг подумал он. Стакан воды – и ты уже доволен.

Было душно. Хотелось прохлады. Обычно в такие моменты он выходил на балкон, но сейчас там мороз был слишком кусач. Поэтому он отправился к входной двери.

***



Испепеляющее беспощадное солнце висело в плывущей сини. Вздувались и падали горы колючего жёлтого песка. Человек шёл, как зверь, на четвереньках, трудно передвигая конечностями. На песке оставался бурый след – кровь мгновенно сжигалась под лучами. Лоб его, перетянутый жесткой кожаной полоской, был недалёче от жгущей земли.

Поднять – опустить, поднять – опустить. Раз-два, три-четыре.

И только. Он изредка поднимал голову, и тогда в танцующем воздухе ему чудилась холодная синева его дома: кристальные озёра, стремительные реки, белые снег на полях и деревьях. Но уже давно он прекратил мчаться к зверскому миражу. Давно он потерял надежду. Но что-то заставляло его делать – раз-два, три-четыре. Что-то не давало ему беспомощно и сладко распластаться на песке, а через несколько часов стать куском поджаренного мяса.

Он делал: раз-два, три-четыре.

И когда холодный и влажный ветер обнял его и притянул к себе, единственная мысль мелькнула в его иссушенном мозгу – да.

***

Дверь приоткрылась. Из щели высунулась лохматая голова. Площадка была пуста. Голова скрылась, а потом опять появилась. Глаза сильно скосились вправо, там, на краю взора, виднелось что-то.

Парень босиком вышел на лестничную площадку. На ступеньках, привалившись к стене, сидела девушка. Он её помнил. Хотя, видел однажды: она уехала от мужа на следующий день, после того, как он перекочевал. Он подошёл к ней, толкнул плечо, но она не отозвалась. Некоторое время он постоял, потом сделал движение в сторону дверей соседей и – остановился.

Собачий, звенящий, парный лай, вначале глухой, а потом неожиданно громкий, мчался по ступенькам всё выше и выше, пробуждая от сна людей и заставляя их досадливо морщиться.

…Струйное, летящее над землёй тело…

Он повернулся, недолго посмотрел на девушку, а потом склонился к ней и осторожно поднял на руки. Возле своей двери замешкался, но ногами он работал хорошо. Холодный ветер, ворвавшийся в подъезд, когда человек, живущий на первом этаже, открыл подъездную дверь, идя выгуливать собак, промчался по этажам, вломился в открытую квартиру и затворил за собою дверь.

…По льду бежали трещинки – не остановить их. Лёд лопался. Закованная в латы вода, нетерпеливо скидывала броню. Прочь. Прочь!..

***

Я шла между жёлтым и синим морями. Жаркий воздух врывался в меня, но согреть не мог. И солнечные лучи лениво огибали меня. Я шла, и вдруг в безбрежном море увидела нечто – ползущее человеческое тело. Я не остановилась, но и не пошла быстрее. А потом человек упал. Под ним просто подломились руки и ноги. Сил не было. И не будет.

Я слегка касалась носками песка. Я была ледяным ветерком. И вскоре я была подле человека – присела перед ним на колени, обхватила лохматую голову с ломающимися прядями и подняла, одновременно переворачивая его на спину. Мне казалось важным не дать его лицу соприкоснуться со жгучим песком.

Лицо было обгоревшим, болезненным. Я подула в его распухшие треснувшие губы, и они тяжко приоткрылись. Задрожали, пытаясь схватить побольше влажного холода. Я провела ладонью по лицу, и губы его блаженно дрогнули в улыбке.

Ему нужна вода.

Я осторожно опустила его голову на песок и хотела встать, когда его ресницы вздёрнулись и открыли мне точно такое же, только круглое и двойное, обжигающее янтарное море. Незнакомая, непонятная дрожь промчалась по телу.

…Обжигающая душу, волна появилась перед глазами…

«Сшибающиеся грудь в грудь кони, тонущий в хрипе крик, порющая неподатливый воздух сталь, дымящаяся кровь водопадами плещущаяся на землю».

Это было в море.

«Отрубленные руки, головы, ноги, глаза-стёкла, бурые лужи, разметавшиеся по песку гривы и хвосты, осколки мечей».

И это было в море.

«Беспредельная, жёлтая, жгучая дорога, льющаяся со звёзд стужа, пляшущие вдалеке миражи».

И это было в море. Но всё тонуло, уходило куда-то в неведомую, непостижимую даль, и оставалось одно, главное, важное:

«Круглые кристаллы озёр, пена синих рек, белая позёмка, кутающая ноги» и «и море – синее, холодное, нежное, ненаглядное», «ветерок льда, обнимающий, ласкающий, родной ветерок».

Море тускнело. Хотя нет – опустошалось. И вот пусто море – безжизненно.

И последний вздох, вырвавшийся из губ, – «спасибо».

Он умер счастливый. Так почему текут, текут по щекам, губам, подбородку солёные, горькие, невкусные слёзы?

…И окатила с головы до ног…

***



Я содрогнулась. Цепкие лапки холода больно оторвались от тела, и он обиженно умчался за окно. В зимнюю, морозную ночь, под свет рыжих фонарей, к дыму от выхлопных труб машин клубящемуся над дорогой. Дурманящий запах кофе рванулся в ноздри, сжигая замёрзшую носоглотку.

«Суровые глаза бывшего мужа, хлопнувшая дверь».

Что раньше?

«Комок под одеялом, две переплетённые пары ног, туман, хлопнувшая дверь, странный, не мой смех».

А позже?

«Брожение по улицам, холод, холод, холод и тусклые фонари».

Я осторожно делаю глоток, и блаженное тепло раскатывает по телу.

Я поднимаю глаза и вижу – море, море, янтарное море. Обжигающий и сухой воздух пустыни, катящаяся волна пламени и…

__________________
«Никто никого не может потерять, потому что никто никому не принадлежит.»