Информантки в Армении рассказывали истории добрачных беременностей и гражданского сожительства. При этом о таких практиках, в отличие от России, говорят как о редких и тщательно скрываемых. Отход от традиционных норм в сексуальном поведении не являлся сознательным биографическим проектом, а скорее – некой цепью действий, приводящих к нарушению нормативной последовательности: свадьба – дефлорация – репродукция. Этим нарушения способствовала молодежная среда: ухаживания, влюбленности, «тусовки», вечеринки, поездки, туризм, лагеря и т.п. Однако кодом, регулирующим межполовые отношения, оставался запрет девушкам на вступление в сексуальные отношения до брака. Это особо не воспринималось страшно, если девочки встречаются с кем-то - пожалуйста. До сексуальных отношений, может быть, не доходило, но спокойно встречались, дружили, обручались, разрывали эти обручения, все как-то было нормально (ж, 45 лет). Нарушения не одобрялись и скрывались, но, тем не менее, постоянно воспроизводились. Публично умалчиваемые истории непротиворечивым образом встраивались в биографию, особенно в случае потери девственности с будущим мужем. Анна (50 лет), рассказывает об истории своей влюбленности в возрасте двадцати лет в молодого человека, который собирался на ней жениться. Она вступила с ним в сексуальные отношения, забеременела, после чего он изменил свое решение. Анна испытывала к нему сильные чувства и собиралась родить независимо от брака. Жених затем все-таки согласился жениться, свадьба состоялась, и родственники остались в неведении по поводу добрачных сексуальных отношений.. В другой, аналогичной истории ситуация была разрешена при содействии врача, который сознательно обманул жениха - своего друга, сказав, что в случае аборта у девушки больше не будет шансов родить ребенка. Мужчина согласился оформить брак. (Врач) сказал: «Знаешь что… Если мы сделаем ей первый аборт, она никогда в жизни не будет рожать детей. Если ты берешь на себя этот…» - это (был) полный блеф (ж, 40 лет). В среде культурной элиты, к которому принадлежали эти информанты, обычай «красное яблоко» мог соблюдаться лишь формально, при этом не осуществлялся контроль дефлорации.. Они (родители мужа) очень тактичные…. они не ходили, не искали там простыни, не смотрели… Просто они принесли коньяк с красной ленточкой, к нам (моим родителям) принесли, яблоки (ж, 45 лет)
Информантки в Армении рассказывали истории добрачных беременностей и гражданского сожительства. При этом о таких практиках, в отличие от России, говорят как о редких и тщательно скрываемых. Отношение к добрачным отношениям было в целом негативным: а если кто-нибудь и считал по-другому, делал по-другому, и мы это узнавали, то это было минусом, это было что-то отрицательное (ж, 30 лет). Замалчивание таких практик препятствовало их публичному обсуждению. Отклонения были тайной - о них не знали, их не замечали. По словам мужчины ( 40 лет), в советское время в Армении такой истерии вокруг этого вопроса не было. В повседневности добрачный секс или беременность осознавались как личная проблема или проблема партнеров, которая разрешалась в зависимости от жизненных обстоятельств (аборт, замужество, переезд в другое место и пр.).
Большинство информантов утверждает, что у интеллигенции отношение к гендерным нормам было более гибким, а контроль менее жестким. Требовалось соблюдение девственности, однако это требование могло быть не выполнено, обычай мог быть не соблюден, или дефлорация не подвергалась контролю, или использовались специальные стратегии совладания с ситуацией. Для этих социальных слоев была характерна миграция и мобильность, девушки и юноши учились в России, их родители разводились, матери повторно выходили замуж или в одиночку воспитывали детей, жили отдельно от своих родителей, работали в других союзных республиках. Дети советских образованных «работающих матерей» получили значительные свободы в поведении. Романтические привязанности становятся широко распространенными, не придается большого значения национальности, традиция не является значимой системой референций.
В целом, гендерные и сексуальные практики представителей поколения 1960-х годов рождения, относящих себя к высоко образованной русскоязычной армянской интеллигенции, в основном аналогичны российским (за исключением практик добрачного женского сексуального опыта). При этом также как и в России, в Армении не существовало поколения, объединенного общим артикулированным опытом (Rotkirch 2000: 167-170). Среди интеллигенции встречались более традиционные семьи, которые настаивали на соблюдении всех ритуалов, на жестком разделении ролей, на совместном проживании с родителями мужа, т.е. в основном придерживались правил парадигмального сценария. В этом слое гендерные иерархии являлись постоянным предметом переговоров (хотя и не всегда эксплицированных), связанных со столкновением культурных традиций сообщества и ценностями советской эмансипации.
В среде городской интеллигенции допускались значительные свободы в поведении мужчин и женщин. Культурный код гендерных отношений – сохранение добрачной девственности – остается значимым, однако приватизация практики на уровне частной жизни и сужение контроля до символического уровня позволяли обходить запреты. Сохранение девственности до брака в советское время осуществлялось в целом как рутинная практика. Если не происходило поломок, или их удавалось скрыть, девственность не становилась предметом рефлексии. Этому способствовала и национальная культурная традиция, и советское лицемерное умолчание вопросов сексуальности. Вот такое у нас было советско-армянское воспитание – подытожила информантка 50 лет.

__________________
«Никто никого не может потерять, потому что никто никому не принадлежит.»