К вопросу о двойственности римского политического сознания


К вопросу о двойственности римского политического сознания

Однако здесь есть и ещё один аспект проблемы. Дело в том, что позиция Цицерона в рассмотренном вопросе была не только его личной. Рассмотренные взгляды Марка Туллия являются отражением и римского общественного мнения, римского политического сознания рассматриваемого времени. Иными словами, изложенный материал подводит нас к необходимости ответа на вопрос, осмысляли ли римляне, и если да, то как именно, собственную политику в провинциях и отмеченную выше специфику. Что представляло собой римское политическое сознание времени конца республики.

Все рассмотренные факты позволяют говорить о двойственности римского политического сознания и, соответственно, римской политической идеологии. Действительно, хорошо известные факты показывают, что отношение римлян к провинциалам в эпоху республики определялось следующими двумя в принципе взаимоисключающими факторами. Это, во-первых, высокомерие людей, убеждённых, что все, кроме них самих варвары. Во-вторых, здесь следует назвать озабоченность хорошим мнением о самих себе и искренняя убеждённость в собственной цивилизаторской миссии. [148]

В хрестоматийно известной первой главе первой книги о Галльских войнах Гая Юлия Цезаря нельзя не заметить, что дикость или культурность галльских племён оказывается прямо пропорциональной удалённости зоны их проживания от римских владений, а также - от интенсивности их связей с античным миром. Как уже отме-чалось, именно с высокомерием практически о всех жителях провинций пишет Цицерон. [149]

И в то же самое время в сочинениях авторов первого века до н.э. можно встретить высказывания совсем иного характера, в первый момент поражающие, ибо приводимые в первом разделе примеры практических действий римских должностных лиц говорят сами за себя.

Ниже следует несколько цитат из разных сочинений, написанных во второй половине первого века до н. э. Приводимые слова сказаны персонажами, действовавшими в совершенно различных обстоятельствах и даже столетиях, однако их объединяет время, общность же высказываемых мыслей очевидна.

У Тита Ливия можно встретить следующую фразу, которая выдаёт политические идеи времени написания историком своего труда, хотя и произносит её один из персонажей римской истории четвёртого века до н. э.
Livius, VIII, 13, 16: certe id firmissimum longe imperium est, quo oboedientes gaudent - "естественно та власть является самой прочной, по поводу которой подчиняющиеся радуются." [150]
Известный моралист Гай Саллюстий Крисп, являвшийся одновременно одним из крупнейших казнокрадов времени правления Цезаря, [151] писал следующим образом.
Sallustius, Bellum Jugurthinum 102, 6: Ad hoc populo Romano iam a principio melius visum amicos quam servos quaerere, tutiusque rati volentibus quam coactis imperitare. "До сих пор римскому народу - и при этом с древнейших времён - казалось, что предпочительнее искать друзей, а не рабов и [римский народ] счёл, что безопаснее управлять желающими подчиниться, чем принуждаемыми". [152]
Наиболее важные для темы исследования высказывания по рассматриваемому вопросу принадлежат Цицерону. [153] Они являются логическим завершением тех мыслей, которые можно встретить у Ливия и Саллюстия.
Cicero, De officiis, II, 23 - Omnium autem rerum nec aptius est quidquam ad opes tuendas ac tenendas quam diligi nec alienius quam timeri.
"Из всех способов нет ничего более подходящего для сохранения и удержания власти - быть любимым, самое несообразное - внушать к себе страх".

II, VIII, 26....quam diu imperium populi Romani beneficiis tenebatur, non iniuriis, bella aut pro sociis aut de imperio gerebantur; exitus erant bellorum aut mites aut necessarii; regum, populorum, nationum portus erat et refugium senatus; nostri autem magistratus imperatoresque ex hac una re maximam laudem capere studebant si provincias et socios aequitate et fide defendissent.
"....пока власть римского народа строилась на благодеяниях, а не на противозакониях, и пока войны велись либо в защиту союзников, либо за [римскую] власть, и исход войны был либо мягок, либо соответствовал необходимости, то гаванью и прибежищем для царей, народов и племён был сенат, а наши магистраты и императоры старались снискать величайшую похвалу уже за одно то, что они справедливо и верно защищали провинции и союзников."

(27) Itaque illud patrocinium orbis terrae verius quam imperium poterat nominari. Sensim hanc consuetudinem et disciplinam iam antea minuebamus, post vero Sullae victoriam penitus amisimus.
"Вот почему это следовало бы назвать скоре покровительством можно было бы с большим основанием говорить о нашем покровительстве над земным кругом, чем о владычестве. От этого обыкновения и от этих правил мы постепенно отказывались уже и ранее, но после победы Суллы утратили их полностью".

(28) Itaque vexatis ac perditis exteris nationibus.....
"Итак, после того, как чужеземные народы были истерзаны и погублены....."

Nisi enim multorum impunitia scelera tulissemus.....
"Ведь если бы мы не оставили преступлений многих людей безнаказанными.."

(30) Certum igitur hoc sit idque et primum et maxime necessarium, familiaritates habere fidas amantium nos amicorum et nostra mirantium
"Следовательно, несомненно одно ( и это - прежде всего и есть самое необ-ходимое): надо располагать верой любящих нас друзей и восхищающихся нашими [достижениями]".

IX, 31 Summa igitur et perfecta gloria constat ex tribus his: si diligit multitudo, si fidem habet, si cum admiratione quadam honore dignos putat.
"Итак, наивысшая и совершенная слава зависит от следующих трёх условий: если народ любит нас; если он нам доверяет; если он, наряду с некоторым восхищением нами, считает нас достойными магистратур". [154]
Приведённые мнения различных авторов по вопросу о характере римской власти, в сочетании с различными фактами, рассмотренными в первой части работы, позволяют многое понять в теории и практики римской политической жизни.

Перед нами типичный случай имперской идеологии, всегда являющейся двойственной по своей природе. В государствах типа Рима, быстро выраставших путём поглощения и завоевания обширных территорий, идеология - идейное обеспечение завоеваний и качественных изменений в государстве - невольно была и всегда есть сложной по своему составу. С одной стороны, представители правящей элиты не могут не понимать военную составляющую успеха завоеваний. С другой стороны - те же представители господствующей элиты не могли и не могут себе позволить не понимать, что обеспечение прочности и стабильности господства невозможно без создания положительного образа завоевателя. В реальности, правда, это всегда означало и означает политику лавирования между устрашением и поощрением. Успех же такой идеологии и основанной на ней политической деятельности становится гарантирован лишь в случае нахождения правильной пропорции между тем и другим. [155]

В полной мере всё это относится и к Риму рассматриваемого времени. Быстрый и в общем успешный рост римского государства во вторых-первых веках до н. э. естественно ставил римлян перед необходимостью оценки и осмысления происходящего. Надо сказать, наиболее краткая и точная характеристика случившегося встречается у человека, далёкого от политики, у лирического поэта Проперция. [156]
Famam, Roma, tuae pudet historiae
Nam quantum ferro, tantum pietate potentes
stamus: victrices temperat ira manus

Слава твоя, Рим, не стыдна [для] истории,
Ибо насколько железом, настолько и доблестью, могущественные
Мы стоим: руки победителей усмиряют гнев.
В реальной же жизни успешные территориальные приобретения и полнейшее отсутствие практики управления провинциями привело к тому, что сперва управление провинциями представляло собой не более чем хаотический набор мер, не столько вырабатывавшихся, сколько тщательно и методически переносившихся из практики управления одного города (Рима) на управление больших территорий.

Опыт этот, с одной стороны, оказался неудачным в том плане, что, так на практике можно было создать лишь нормы обеспечивавшие военное господство Рима и благодатное поле деятельности для всякого рода авантюристов, желавших любыми способами обогатиться, [157] но не для эффективного управления провинциями, как показывают приведённые выше примеры. С другой стороны, этот опыт был всё же и успешным в том плане, что некоторые традиции собственно римского управления завоёванными территориями были созданы и воплощались в жизнь, хотя и с немалыми издержками. Как уже отмечалось, римляне практически не вмешивались во внутреннюю жизнь местного населения провинций и никак не затрагивали те нормы локального гражданского права, по которому жили провинциалы.

На первых этапах развития римской внутренней политики необходимость хотя бы минимального диалога с провинциалами и местными элитами воспринята в Риме не была и, как показывает разбиравшийся пример из речи Цицерона в защиту Марка Эмилия Скавра, отношение к народам, населявшим государство, было очень различным, причём различие это определялось степенью интегрированности (или - готовностью к таковой) провинциалов и античной культуры. Преобладающим же в эпоху республики отношением к провинциям было откровенное потребительство.

Рассмотрение представленного материала ставит ещё одну интересную проблему. Как и в какой степени римляне воспринимали особенности собственной политики и как они воспринимали собственную "небезупречность"? Ответ на этот вопрос большой сложности не представляет. Перед нами прошла галерея портретов деятелей римской элиты, вознаграждённых за исполнение своих обязанностей по отношению к Городу. [158] В разной степени все они преданно служили Риму и деятельность их была ничем иным, как именно служением римским интересам. Что же касается рассмотренной "специфики" служения, то она в глазах римлян была отчасти вполне извинительной, ибо с позиций римской официальной идеологии отношение к разным народам вполне могло быть различным, а до тех пор, пока провинциалы готовы были терпеть, или до тех пор, пока ситуация в провинциях не становилась критической, [159] отдельные эксцессы во внутренней политики были de facto вполне простительными для римского общественного мнения.

С другой стороны, надо, конечно, отметить, что никогда ни на каком официальном уровне отмеченные в предыдущих разделах эксцессы внутренней не были одобрены сенатом и официально признанной линией внутренней политики государства не являлись.

Всё происходило вроде бы само собой: отсутствие в принципе разработанной политики в вопросе управления провинциями тянуло за собой отсутствие законодательства. Следствием отсутствия законодательства со всей очевидностью становились злоупотребления, ибо соблазн поживиться в сочетании с недостатками законодательства создавал благодатную почву для злоупотреблений как сознательных, так и бессознательных. Как уже отмечалось, отсутствие разработанного законодательства способствовало тому, что практически каждый шаг наместника провинции, или откупщиков-публиканов, мог быть, да и чаще всего оказывался, ущемлением прав провинциалов.

Скорее всего, именно в этом и заключена ещё одна причина нежелания Цицерона разрабатывать вопрос о том, что конкретно следует сделать для того, чтобы жители провинций чувствовали себя beatissimi (счастливейшими). Вторжение в эту область означало вторжение в нечто принципиально новое, что даже наиболее передовые мыслители и политики своего времени, как Цицерон, или Октавиан Август, ещё и сами не вполне по настоящему осмысляли. Цицерон понимал важность проблемы в теории. [160] Как будет показано ниже, Октавиан Август делал на ощупь первые шаги по воплощению в жизнь новой политики взаимоотношений Рима и провинций, однако на рубеже эр время диалога на равных "центра" и провинций ещё не наступило.

Отсюда - и двойственность политического сознания, теории и практики времени конца республики, когда общество и правящая элита лишь подошло в конце концов к осознанию необходимости существенных изменений во внутренней политике - в том, что касается управления провинциями.

Эта двойственность политического сознания - правда, уже с несколько иными нюансами - находит своё отражение во многих источниках более позднего времени. Авторы эпохи Империи, описывающие либо современные им события, либо - эпоху республики, будучи весьма преданными интересам Рима, позволяли себе немало критических замечаний в адрес римской провинциальной политики.

Интересный в этом отношении пример есть у Тита Ливия. Историк описывает заседание Этолийского союза, происходившего в 200г до н. э., с обсуждением вопроса - вступать ли в союз с Римом против Филиппа, царя Македонии. В этой связи Тит Ливий приводит речи афинян, македонян и римлян, дающих немало ценной информации о рассматриваемых вопросах.

Здесь, правда, возникает особый вопрос: к какому времени относятся те оценки римской политики в отношении провинций, которые можно прочесть у Тита Ливия? Сам Тит Ливий, как известно, писал при Августе. Его сочинение изобилует речами, написанными по всем правилам ораторского искусства, историчность которых сомнительна. Хорошо известно, что для античных авторов нормальным было придумывать речи своих героев, даже если речь шла об очень известных политиках. [161]

Иными словами, эпизод, о котором речь пойдёт чуть ниже, следует, вероятнее всего, расценивать как взгляд образованного человека эпохи Августа на события двухсотлетней давности. При этом было бы ошибочным видеть в описании Тита Ливия лишь риторическое упражнение на заданную тему. [162] Осведомлённость и начитанность автора очевидна и поэтому, вероятнее всего, текст Тита Ливия в данном случае представляет собой сплав свободного пересказа того, что знал автор с идеями более позднего времени.

По словам Тита Ливия, на заседании Этолийского союза сперва выступали македоняне. В речи одного из послов содержится точная в своей основе характеристика принципов римской провинциальной политики. Говоря о Сицилии, македонский представитель говорил следующее: "Неужели вы думаете, что римляне созывают сицилийцев на совет в Сиракузах, Мессане или Лилибее, как вас созывают на совет в Навпакте вами же избранные должностные лица - во исполнение ваших же законов, дабы свободно решать, дабы свободно решать, кто вам друг, а кто враг, с кем заключить мир, кому объявить войну? Там совет ведёт римский претор и, подчинённые его власти, сходятся посланцы городов; с высокого помоста, вознесённый над ними, окружённый ликторами, вершит он суд и расправу; их собственным спинам грозят розги, шее - топор, и по жребию каждый год присылают к ним нового повелителя." [163]

Заслуживает внимания также и ответная речь римского посла, приводимая Титом Ливием. [164] Римский представитель весьма пространно рассуждает о том, что римляне в своей политике по отношению к Сицилии и Греции никогда не руководствовались ничем иным, кроме стремления освободить греческие города от того или иного тирана и наказать то или иное беззаконие.

Мы, как уже говорилось, не можем до конца доверять самой речи как таковой, но в принципе ситуация вполне реальна, как и высказываемые послом соображения.
комментарии

[148] Одна из самых известных формулировок цивилизаторской миссии римлян принадлежит Вергилию. В конце шестой книги Энеиды (Verg. En, VI, 851-853) поэт пишет о том, что предназначение римлян - устанавливать обычай мира, пощада подчиняющихся и наказание высокомерных.

[149] О галлах - Pro Font., 27-36; о греках - Pro Flacco 9, 16, 57, 61; epist. ad Quintum fratrem 1, 1, 6; 1. 2, 4. Pro Sest. 141; Pro Lig., IV, 11; о сирийцах и иудеях - De prov. cons - V, 10.

[150] Из речи в сенате в 338г. до н. э. консула Луция Фурия Камилла.

[151] Dio Cass., XLII, 9, 2. Саллюстию за злоупотребления в Африке грозил суд с обвинением в вымогательствах. Судя по сообщению Диона Кассия, Саллюстия от суда спас лично Цезарь.

[152] Из речи Суллы, адресованной нумидийскому царю Бокху в годы Югуртинской войны. Перевод этой фразы в издании В. О. Горенштейна ( Гай Саллюстий Крисп. Сочинения. Перевод, статья и комментарии В. О. Горенштейна. М., 1981, с. 100) выглядит следуюшим образом: "Кроме того, римский народ, поначалу слабый, предпочёл искать себе друзей, а не рабов и решил, что безопаснее править людьми, подчиняющимися добровольно, а не по принуждению". Судя по всему, В. О. Горенштейн использовал иную редакцию текста.

[153] Анализ идей Цицерона о власти и государтве встречается у многих авторов. См., например: Brunt P. A. Laus imperii // Imperialism in the Ancient World. The Cambridge University Research Seminar in Ancient History. Edited by P. D. A. Garnsey and C. R. Whittaker. Cambridge, 1978, pp.159-191; 319-330 (примечания). О взглядах Цицерона можно также прочесть в любой научной биографии оратора, каковых много. Из числа последних публикаций на русском языке, отметим: Утченко С. Л. Цицерон и его время. М., 1973; П. Грималь. Цицерон. М., 1991.H. Gelzer. Cicero. Ein biographischer Versuch. Wiesbaden, 1969.

[154] Использовано следующее издание: Цицерон. О старости, о дружбе, об обязанностях. Издание подготовили В. О. Горенштейн, М. Е. Грабарь-Пассек, и С. Л. Утченко. М., 1975, с.105-107.

[155] События уже последующего периода - эпохи Принципата - показывают, что в целом Рим в этом преуспел. Подробнее см. ниже, а также - Браунд, 1999, с. 83. (Издание указано в прим. 19).

[156] Propert., III, 22, 21. В этом стихотворении слава Рима занимает для поэта су-щественное место.

[157] Неудачи этих переносов объяснялись ещё и тем, что нормы, прекрасно дей-ствовавшие в рамках одного города, не работали в рамках уже мировой державы.

[158] Как уже отмечалось, назначение в провинции было своего рода политической традицией в Риме. Туда назначали после исполнения той или иной должности в Риме в качестве своего рода награды.

[159] Именно таковой была ситуация в Сицилии после наместничества Верреса, именно такой была ситуация в провинции Азия перед радикальными реформами Лукулла.

[160] У Цицерона в трактате "О законах" есть интересное, но опять же абстрактно-теоретическое определение того, что такое управление: De leg., III, 2: Videtis igitur magistratus hanc esse vim, ut praesit prescribatque recta et utilia et comiuncta cum legibus. - "Вы следовательно видите, что сущность управления состоит в руководстве и предписании правильного, полезного и согласующегося с законами". Далее в трактате у Цицерона идёт перечисление всех магистратур с кратким указанием, кто из должностных лиц чем занимается. Однако вся эта информация относится только к своего рода идеальному городу, мыслимому, естественно, по образцу Рима.

[161] Реальность была более сложной и в каждом отдельно взятом историческом сочинении античной литературы следует различать речи заведомо фиктивные и своободно перелагаемые. К сожалению, чаще всего мы не в состоянии во всех случаях провести различие между обеими видами речей, ибо критерием установления подлинности речи может быть только находка той же речи (или цитаты из неё) у другого автора, или же - находка текста речи в виде отдельной надписи. Отметим также, что прямое цитирование чужих мыслей вызывает доверие лишь у авторов типа Авла Геллия. О речах в сочинении Тита Ливия и их историчности см. подробно: Кнабе Г. С. Рим Тита Ливия - образ, миф и история // Тит Ливий. История Рима от основания Города. Том III. М., 1993, с.600-605.

[162] Элемент риторитки во всём этом конечно есть, ибо нельзя не заметить, как у Тита Ливия следуют одно за другим два полярных суждения о римской политике.

[163] Liv., XXXI, 29, 8-9.

[164] Liv., XXXXI, 31, 1-20.

__________________
- Который час? - Лучшее время моей ЖИЗНИ-))!