VIP Forums Muzblog Chat Games Gallery. Форум, муздневники, чат, игры, галлерея.

Честный наместник на практике; в теоретических построениях Цицерона

Рассмотренный выше материал не является завершённым, ибо выше приводились лишь более или менее яркие примеры деятельности отдельных личностей. Однако же задача исследования не ограничивается констатацией фактов. Объяснение же изложенных выше фактов вполне возможно при учёте следующих трёх взаимосвязанных факторов.

1) Было бы всё же несправедливо изображать практику управления провинциями исключительно чёрной краской. Меры защиты от произвола наместников и их окружения всё же существовали и действовали.

2) Необходимо также иметь в виду, что среди наместников провинций встречались действительно честные и порядочные люди.

3) Для темы исследования особое значение приобретает, далее, идеологическая составляющая всех описываемых процессов - как именно римляне сами оценивали свою политику в провинциях и как римляне относились к провинциалам.
Начнём с проблемы честности наместников. Авл Геллий сохранил отрывок из речи Гая Гракха, которую он произнёс после исполнения обязанностей наместника Сардинии. [122] О многом говорит уже сам заголовок, открывающий рассказ про Гая Гракха. "Знаменитейший отрывок из речи Гая Гракха о своей бережливости и добрых нравах." По словам Авла Геллия, Гай Гракх, обращаясь к народу, говорил о том, что действовал он в провинции согласно вашим интересам, а не так, как, возможно, следовало бы поступать согласно собственным амбициям. Гай Гракх далее особо подчёркивает, что он вёл себя в провинции следующим образом: ни от кого он не получал взяток, никто не может сказать, что он, будучи наместником, ввёл кого бы то ни было в непредвиденные расходы. Авл Геллий особо подчёркивает и заключительную мысль Гая Гракха в этой речи. Он. Гай Гракх, уехал в провинцию с поясами полными денег, а приехал обратно с пустыми. В тоже время другие, как прекрасно знает Гай Гракх, приезжают из провинций с амфорами вина, полными серебра.

Отношение Авла Геллия к словам Гая Гракха как к знаменитейшим вполне понятно, однако, говоря о наместниках провинций республиканского времени, хотелось бы отметить и следующее. У нас весьма немного других свидетельств подобных данному.

Помимо Гая Гракха, бесс»»»»» честным чиновником был и Цицерон, оставивший о себе хорошую память после исполнения всех должностей и немало ценных практических замечаний о том, каким должно быть управление провинций. [123]

Судя по всему, a priori честными, не склонными к вымогательствам и обогащению за государственный счёт, было и большинство римлян так называемой "старой закалки", являвшихся преобладающим типом среди политических деятелей Рима второго века до н. э. (См. выше, примечания к разделу о судебных преследованиях от 149г. до н. э. до начала деятельности Цицерона).

Среди других персонажей, отличавшихся бесс»»»»»й честностью и заботой о провинциалах, можно отметить Авла Габиния, одного из главных персонажей речи Цицерона "О консульских провинциях", являвшийся в момент произнесения Цицероном своей речи наместником Сирии.

Цицерон не мог относиться к этому человеку иначе как к личному врагу, ибо в 58г. до н. э., когда консулами были Габиний и Пизон, Цицерона изгнали из Рима. Через два года, в момент произнесения речи "О консульских провинциях", Цицерон воспользовался случаем отомстить Авлу Габинию. Речь Цицерона посвящена вообще говоря вопросу, какие провинции следует дать в управление консулам 55 года. Оратор возражает против продления полномочий Авла Габиния в Сирии и предлагает отозвать его назад, ввиду того, что наместник Сирии препятствует деятельности публиканов.

Между тем, сопоставление с сообщениями Иосифа Флавия и Диона Кассия, [124] в которых также упоминается деятельность Авла Габиния при исполнении своих обязанностей в Сирии, позволяет на деле определить, чем собственно был недоволен Цицерон и каково происхождение патетических жалоб знаменитого оратора на горестную участь откупщиков, проданных в рабство восточным народам.

Авл Габиний действительно провёл в Сирии и Палестине важную налоговую реформу, которая, естественно, не отдала римлян в рабство иудеям и сирийцам, но всё поставила известный заслон беспределу, [125] который существовал ранее. В отмеченном выше свидетельстве Диона Кассия сообщается о том, что Авл Габиний обложил иудеев данью. Эти слова Диона Кассия, в сочетании с тем, что мы можем почерпнуть из Цицерона о деятельности откупщиков в Сирии, дают основания для следующего предположения. Габиний отменил широко использовавшуюся сообществами откупщиков практику прямого взимания налогов. Вероятнее всего, по реформе Авла Габиния сбор налогов был передан местным властям и на них же была возложена ответственность за своевременность поступлений собранных сумм. Что же касается привидевшегося Цицерону рабства откупщиков, то за этими словами, вероятнее всего скрывался запрет откупщикам вмешиваться и менять установленный наместником Сирии порядок взимания налогов. Последнее, естественно, задевало экономические интересы многих.

Бесчинства откупщиков были, однако типичной картиной не только для Сирии. Плутарх подробно рассказывает, [127] как Лукулл, воспользовавшись передышкой в войне против Митридата Понтийского, занялся устройством внутренних дел малоазийских провинций. [127] Источники не позволяют, к сожалению, сказать, в каком качестве он это делал. Во всяком случае, данные события происходили уже после консульства Лукулла [128] и после того, как он исполнял обязанности наместника Киликии. Наиболее вероятным представляется, поэтому, следующее предположение. Лукулл занялся проблемами внутренней жизни провинций малоазийского полуострова в качестве римского командующего, обладающего, как это обычно бывало, всеобъемлющим "империем."

Плутарх рассказывает, что первая мера Лукулла заключалась в резком ограничении процентов, который разрешалось взимать или в принципе назначать. Речь шла о ситуации, которая была создана в Малой Азии (и особенно в провинции Азия) Суллой. Последний наложил на провинцию огромный штраф - в 20.000 талантов. [129] Население, не имевшее возможности платить, вынуждено было обратиться к ростовщикам. По словам Плутарха, ростовщикам было выплачено 40.000 талантов, а с учётом процентов, сумма долгов только в провинции Азия составила 120.000 талантов.

Эти меры Лукулла имели вполне определённый успех. Ростовщики, наживающиеся на неимоверных процентах, по словам Плутарха, потеряли огромные доходы, но зато все жертвы ростовщиков и публиканов смогли выплатить долги и вернуть своё заложенное и перезаложенное имущество за сравнительно небольшой срок - за четыре года. Население было, естественно, очень благодарно Лукуллу, ибо экономика региона в результате пришла в более или менее стабильное состояние. Публиканы же, как рассказывает Плутарх, подняли в Риме страшный шум, крича о неслыханной несправедливости.

Как известно, вскоре Лукулл был отстранён от командования и вся полнота власти ("империй") по ведению военных действий против Митридата была передана Помпею. У нас нет прямых доказательств, которые позволили бы увязать экономические реформы Лукулла и его отстранение от командования, однако же исключать такую возможность представляется неверным.

Весь изложенный выше материал показывает, что даже в случае этих четырёх персонажей, которых можно назвать честными магистратами на римской службе, следует проводить различие между Гаем Гракхом и Цицероном, чиновниками, честными по принципиальным соображениям, и Авлом Габинием и Лукуллом, облегчавшим положение провинциалов с позиций трезво мыслящего хозяина, понимающего, что есть предел эксплутации работника и что предел этот по очень многим причинам переходить нельзя.

К вопросу о честности (abstinentia) [130] политических деятелей обращается и Цицерон в трактате "Об обязанностях". [131] Обращает на себя внимание тот факт, что примеров у Марка Туллия не много. Кроме того, все те, кого Цицерон характеризует как честных политиков, жили во втором веке до н. э. У него названы оба (отец и "сын" [132]) Корнелия Сципиона Африканских; [133] Луций Эмилий Павел, победитель македонян и истинный отец Сципиона Эмилиана, а также - Луций Муммий - полководец, с именем которого связано завоевание Греции и разрушение Коринфа в 146г. до н. э. Здесь, правда, нельзя не заметить, что речь идёт исключительно о полководцах, завоевывавших те или иные страны, а не о наместниках провинций.

Изложенный материал показывает, что действия честных должностных лиц в провинциях - это всего лишь личные свойства должностного лица, не желавшего по тем или иным причинам обогащаться за счёт провинциалов. Иными словами, перед нами, не более чем историческая случайность. В рассматриваемое время римское общество как таковое ни в малейшей степени не способствовало возникновению на практике такого стиля внутренней политики в государстве, когда для должностного лица было бы естественным соблюдать законы по существу и не допускать служебных злоупотреблений. Приведённые примеры показывают, правда, что для части должностных лиц была характерна даже не столько честность как таковая, а озабоченность рачительного хозяина, для которого всё же немаловажно, чтобы работник имел возможность как-то жить, не бунтовать и в идеале быть довольным властью.

Логика изложения подводит нас к принципиально важному вопросу - было ли в римском обществе рассматриваемого времени и в римском общественном сознании представление о том, что значит хорошо управлять провинциями? И положительный, и отрицательный ответ на этот вопрос был бы не совсем точен. Такого представления не было в том смысле, что в эпоху республики - в отличие, как будет показано ниже - от эпохи принципата - не существовало никаких устоявшихся рекомендаций, обретших законченную форму на тему о том, как и что должен делать наместник провинции при исполнении служебных обязанностей.

Для эпохи республики мы имеем, как уже было показано, большое количество примеров отрицательной практики. Однако многие произведения Цицерона показывают, что у думающих людей этого времени уже имелось представление о том, как следовало бы в идеале поступать. Интересно, что при этом у Цицерона эти советы разбросаны по разным произведениям и не образуют единой картины, оставаясь набором рекомендаций или - отдельных мыслей по поводу.

Наибольшее их количество содержится в первом письме к брату Квинту, в котором Марк Туллий наставляет в государственных делах Квинта Туллия, являвшегося на момент написания письма (59г. до н. э.), наместником провинции Азия. [134]

Благодаря счастливой случайности, мы располагаем также замечаниями Цицерона не только общего характера, но и конкретной информацией о том, какими принципами руководствовался Марк Туллий в качестве наместника провинции Киликия.

Представляется удобным начать рассмотрение интересующего нас вопроса с последнего свидетельства как с более краткого. В письме к Аттику от 24 февраля 50г. [135] Цицерон подробно раскрывает содержание собственного эдикта, изданного по случаю вступления в должность наместника. Учитывая известное принципиальное устремление Цицерона был честным и не наживаться на провинциалах, можно с уверенностью говорить о том, что декларированные им принципы были в то же самое время и принципами его реальной практической деятельности на посту наместника провинции.

Судя же по письму, Цицерон придерживался следующих правил. В первой главе его эдикта были определены общие положения, касающиеся положения дел в провинции в целом - об отчётах городов, о долгах и долговых обязательствах, об откупщиках и их деятельности (de rationibus civitatium, de aere alieno, de usura, de syngraphis, in eodem omnia de publicanis). Во вторую главу Цицерон поместил то, что без эдикта наместника решается, по его словам, не должным образом. Сюда относится несколько общих положений гражданского права, касающихся местных жителей, но на практике согласуемых с римской администрацией. Это - вопросы наследования, владения и продажи имущества, о назначении местных должностных лиц (alterum quod sine edicto satis commode transigi non potest, de hereditatum possessionibus, de bonis possidendis, magistris faciendis vendendis, quae ex edicto et postulari et fieri solent).

Описание своего декрета наместника Цицерон заканчивает следующим утверждением. Третью главу, о прочем судопроизводстве он оставил ненаписанной, решив, что в таких вопросах достаточно будет согласовывать свои решения с эдиктами, принимаемыми непосредственно в Риме. (dixi me de eo genere mea decreta ad edicta urbana accomodaturum, itaque curo et satis facio adhuc omnibus).

Эти слова Цицерона весьма важны тем, что дают возможность представить себе некоторые практические стороны жизни римского общества, неизвестные иначе из-за отсутствия документов. Так, лишь по такого рода свидетельствам мы знаем о существовании развитой отчётности в Риме, представляемой всеми нижестоящими структурами в вышестоящие. Отчитываться, в частности, должен был - причём именно с представлением всех необходимых бумаг - наместник провинции после исполнения всех своих обязанностей.

Здесь может в первый момент возникнуть вопрос, как же выходили из положения наместники и их окружение, будучи практически всегда не без греха, допуская множество если не нарушений, то сомнительных и предосудительных поступков? Вопрос этот решался отчасти благодаря уже отмеченному выше благодушному попустительству римского общественного мнения к такого рода нарушениям, отчасти - благодаря возникшей как раз в римское время и дожившей до современности практики благопристойного сокрытия взяток и вымогательств под видом добровольных пожертвований. [136]

Принципиально важны также сведения Марка Туллия о включении некоторых практических вопросов гражданского права в декрет наместника. Вероятнее всего, Цицерон поступил так, чтобы уменьшить вероятность злоупотреблений при совершении такого рода сделок. Опасность же такого рода, как показывают обстоятельства многочисленных дел Верреса, была вполне реальной.

Обращаясь теперь к обстоятельному письму Цицерона, адресованному собственному брату, отметим, что первый совет Марка Туллия, касающийся собственно государственных дел, с современной точки зрения может удивить. Оратор поднимает на общегосударственный уровень не самую важную проблему. Цицерон пишет о том, что следует воздерживаться от установлений тесных дружеских связей с греками. [137] Лишь немногие из них соответствуют идеалам древней Греции, а в большинстве своём греки, по оценке Цицерона, коварны, легковесны и страшно льстивы по причине длительного рабства. Цицерон тут же уточняет, что к ним ко всем следует относиться ровно и любезно, но надо очень думать в тех случаях, когда собираешься устанавливать с греками дружеские отношения, ибо они не знают меры в проявлении дружеских чувств и не являются очень уж верными людьми. [138]

Чуть ниже Цицерон переходит уже к конкретным советам, как именно следует себя вести в общественной жизни. С точки зрения Марка Туллия, основные качества, которые могут вызвать уважение к должностному лицу при исполнении служебных обязанностей, суть следующие два: integritas (цельность, непорочность) [139] continentia (внутренняя сдержанность). Далее Цицерон считает нужным упомянуть, какими качествами должны обладать все те, кто составляют окружение наместника (omnium qui tecum sunt.) Этих качеств оказывается тоже два - pudor (добронравие), а также разборчивость и осторожность в установлении дружеских и иных связей как с провинциалами вообще, так и с греками в частности. [140]

Цицерон переходит далее уже к конкретной характеристике дел в провинции Азия и как следует решать вопросы текущего управления этой провинции. Оратор пишет о том, что, по его мнению дел в управлении провинцией Азия не так много и они не очень разнообразны. В основном надо заниматься отправлением правосудия. Наука же эта, особенно применительно к провинциям, сложностей не представляет, ибо совершенно ясно как следует поступать. Достаточно проявлять твёрдость и серьёзность и вести себя так, чтобы не вызывать подозрений. [141]

Такая характеристика юридической науки не может не вызывать в первый момент изумления, ибо юриспруденция никогда не относилась к числу особо лёгких наук. Наиболее же вероятным объяснением такой характеристики Цицерона хотелось бы признать следующее обстоятельство. Можно подумать, что государственное устройство провинции Азия и экономика её, в момент наместничества Квинта Туллия Цицерона, функционировали нормально и наместнику ничего другого и не надо было делать, [142] кроме занятия текущими делами государственного управления, то есть прежде всего правосудием.

В историческом плане, пожалуй, самой важной являются следующие две характеристики Цицерона, касающиеся и провинции Азия, и в целом рекомендаций по управлению провициями. Эти рассуждения Марка Туллия как раз и показывают, что в провинциях всё далеко не так уж благополучно.

Марк Туллий пишет, [143] что наместник должен быть доступным для посетителей, любезным к просителям и твёрдым в принимаемых решениях. Такие манеры, пишет Цицерон в Риме весьма ценятся. Однако же в Риме имеется, кроме того, много плохо регулируемой свободы и вседозволенности, множество магистратов, гарантий для человека. В Риме имеется, наконец, и сенат, имеющий авторитет. А в Азии?

Противореча собственным рекомендациям, высказанным несколькими строчками ранее, Цицерон пишет следующее. Какой прок может быть в провинции Азия от любезного претора? В провинции великое множество граждан, союзников, городов, различных народов и все следят за малейшим сигналом одного человека. (Подразумевается наместник провинции). При этом, по словам Цицерона, нет никаких правовых гарантий, никакой возможности жаловаться. Кроме того, в провинции нет ни сената, ни народного собрания. Цицерон здесь не договаривает одну вещь, однако мысль его совершенно понятна. В провинции Азия прок от любезного претора заключается в том, что хотя бы так жители провинции не будут чувствовать себя ущемлёнными властью и будут видеть, что хотя бы минимально представители власти прислушиваются к их проблемам.

Следующий далее вывод показывает, почему Цицерон в последние годы жизни обратился с таким вниманием к проблеме идеального (точнее говоря, нормального) государства, общества, законов, гражданина и его обязанностей.

Марк Туллий подводит итог своим рассуждениям следующим образом: во истину великим, весьма образованным и сильного характера должен быть тот, кто имея в своих руках столь абсолютную власть, будет ею пользоваться так, что его подданные не пожалели бы об отсутствии у них иной власти. [144]

Все эти слова позволяют взглянуть иначе на слова Цицерона о том, что в провинции Азия особых сложностей с управлением провинции как таковой нет и что юриспруденция применительно к делам провинции вовсе не сложна. С точки зрения Цицерона, похоже, основная проблема управления провинциями заключалась в соблюдении своего рода равновесия между всеми составляющими жизни провинции: между всеми народами, гражданами, городами. Ввиду того, что римляне старались по возможности никогда не вмешиваться во внутренние взаимоотношения жителей провинции, соблюдение указанного равновесия не представлялось на практике очень уже сложным. Достаточно было не вмешиваться в то, что не нужно вмешиваться и с твёрдостью и последовательностью заниматься правосудием, то есть текущими государственными делами. [145]

Что же касается отсутствия сложности в юридической науке применительно к делам управления провинциями, то мысль Цицерона в общем тоже понятна. Провинциалы живут по своим устоявшимся обычаям, или - если речь идёт о греческих городах - по своим сложившимся законам. Что-либо в них устраивать или реорганизовывать нужды нет никакой. Что же касается общего руководства делами провинций, которое наместники осуществляли, как уже отмечалось выше, по нормам римского права, то здесь тоже сложности в общем-то не было. Наместники провинций - римские аристократы, получали на практике немалые познания в праве, ибо легатом мог стать лишь тот, кто занимал в Риме определённые должности. Как правило, наместниками провинций становились бывшие консулы.

В тоже время Цицерон прекрасно понимал, что сама жизнь в провинциях организована по иному и что провинциалы по существу бесправны, а наместник имеет практически неограниченную власть. Именно этим и объясняются его слова о том, что нужно быть великим человеком, дабы не поддаться искушению этой ничем не ограниченной власти.

В своём письме к брату Квинту Марк Туллий затрагивает и ещё одну серьёзную проблему. Какова в самом общем виде задача любого правителя, любого магистрата, облечённого властью? Задача эта - сделать тех, кто находится во власти этого человека максимально счастливыми (ut sint quam beatissimi). И с практической, и с теоретической точки зрения интересно, что Цицерон никак сам не определяет, что именно следует делать для того, чтобы подданные были счастливы. Он просто с одобрением отзывается о конкретных мероприятиях Квинта Туллия и перечисляет их весьма обстоятельно.

Здесь названы (ibid., VIII, 25): отсутствие появления у городов новых долгов; ликвидация старых долгов; политика по возрождению городов; отсутствие волнений и внутренних беспорядков; городами управляют достойнейшие; исчезает разбой и уменьшается преступность; провинция защищена от жадности преторов, ибо ординарные и экстраординарные налоги распределяются равномерно между всеми жителями городов.

Как особую заслугу Квинта Туллия Марк Туллий отмечает следующий факт (ibid., IX, 26). Квинт Туллий отменил так называемый "налог эдилов" - традицию политической жизни провинций, когда проведение различных праздничных и игровых мероприятий - организовывать их должны были эдилы - оплачивало местное население. Текст Цицерона, несмотря на некоторые неясности по сути, даёт основания для следующих двух утверждений. Незаконность самого этого налога хорошо маскировалась под добровольные пожертвования снизу, от каждого конкретного города. Взимание такого рода "налогов" происходило с молчаливого одобрения наместника провинции.

Таково основное принципиальное для темы исследования содержание письма-наставления Марка Туллия Квинту Туллию. [146] Изложенный материал позволяет сформулировать некоторые выводы. Рекомендации как управлять сводятся у Марка Туллия к серии только моральных принципов, которыми должен руководствоваться наместники. Цицерон до конца не может определиться, насколько сложно или не сложно эти принципы соблюдать. С одной стороны, он пишет, что нужно быть по настоящему великим человеком, чтобы не поддаться соблазнам абсолютной власти и, следовательно, нарушить все правильные моральные принципы, в принципе обязательные для того, чтобы быть хорошим наместником. С другой стороны, тот же Цицерон пишет, что не так уже и сложно - при наличии соответствующего душевного и психологического настроя - соблюдать все правила, необходимые для того, чтобы быть наместником, руководящим провинцией на должном уровне.

Обращает на себя, конечно, внимание, что Марк Туллий даёт своему брату по существу лишь одну рекомендацию практического характера - как надо поступать с публиканами так, чтобы и государственные интересы соблюсти, и не довести провинциалов до разорения. Рекомендация эта сводится, говоря современным языком, к тому, что публиканов следует "цивилизовать", постепенно приучая их не проявлять рваческие наклонности. [147]

Цицерон отмечает, далее, что основная цель деятельности любого правителя будет состоять в том, чтобы подданные были бы максимально счастливы, однако никаких рекомендаций, как это следует достигать он не даёт, ограничиваясь лишь полной поддержкой мероприятий брата. Последнее обстоятельство ставит одну принципиальную проблему.

Цицерон в теории, понимает важность счастья и благоденствия подданных. Очевидно, что - с его точки зрения - соблюдающий все необходимые моральные принципы должностного лица автоматически должен был действовать наилучшим образом. Однако, тот же Цицерон прекрасно понимает, что лишь очень немногие в состоянии соответствовать предъявленным требованиям.

Однако это теоретически правильное понимание так и остаётся правильной теорией. Возникает вопрос, почему собственно Цицерон, говоря на эту тему, ни в одном из своих произведений не выходит за рамки теории, хотя, как показывают факты, он знает из чего на складывается счастье и благоденствие подданных? Отчасти ответ на этот вопрос был дан выше, ибо здесь мы имеем дело практически с теми же причинами, по которым в Риме не стремились специально конкретизировать полномочия наместника. Если же брать лично Цицерона, то ему разработка конкретики в этом вопросе казалась, судя по всему, просто неинтересной. Кроме того, для Марка Туллия было как раз ясно, как лично ем следовало бы поступать.

комментарии

[122] Noctes Atticae, XV:12.

[123] Cic. In Qu. Caecilium I, 1-3; Plut. Cic., VI, 2. Практические и теоретические сооб-ражения Цицерона об управлении провинциями рассмотрены несколько ниже.

[124] Fl. Jos. Antt., XIV, 82 sqq; Bel. Jud., I, 160 sqq; Dio Cass., XXXIX, 56, 5-6.

[125] В речах Цицерона можно найти немало примеров именно беспредела, характеризующего деятельность римлян в провинциях. Привидём лишь один пример из речи De imp. Pompei, XXIII, 67: videbat enim praetores locupletari quotannis pecunia publica praeter paucos;.....qua cupiditate homines in provincias... proficiscantur. "Ибо [приморские города Малой Азии] видели, как преторы, за немногим исключением, обогащались за счёт казённых денег"; ".....какой жадностью [охвачены] лю-ди....отправляющиеся в провинции".

[126] Plut., Luc., 20.

[127] Речь идёт о событиях 71-70гг. до н. э. См.подробно - J. van Ooteghem. Lucius Licinius Lucullus. Bruxelles, 1959, pp. 106-109.

[128] Луций Лициний Лукулл был одним из консулов 74г. до н. э.

[129] Plut. Sulla, 25.

[130] Термин обозначает не столько честность вообще, сколько воздержание от взяточничества и желания неумеренного обогащения провинциях.

[131] Cic. De officiis, II, XXII, 76.

[132] Сципион Эмилиан - усыновлён Публием Корнелием Сципионом.

[133] О них см. подробно - Трухина Н. Н. Политика и политики "Золотого века" римской республики. М., 1986, с.63-96; 115-149. Из работ западно-европейских ис-следователей, хотелось бы отметить - Scullard H. H. Roman Politics 220-150B. C. Oxford, 1951.

[134] Собственно все те же мысли встречаются в более абстрактной форме и в трактатах Цицерона, однако же для целей исследования испльзование писем Цицерона представляется более удобным.

[135] Cic, Ad. Att., VI, 1.

[136] См. чуть ниже эпизод о "налоге эдилов", отменённом Квинтом Туллием Цицероном в провинции Азия.

[137] Внимание к этой проблеме объясняется, видимо, тем, что в провинции Азия процент греческого и эллинизованного населения был высок.

[138] Cic. Ad QF., I, 1, V, 16:Atque etiam e Graecis ipsis diligenter cavendae sunt quaedam familiaritates praeter hominum perpaucorum si qui sunt vetere Graecia digni; sic vero fallaces sunt permulti et leves et diuiturna servitute ad nimiam adsentationem eruditi. Quos ego universos adhiberi liberaliter, optimum quemque hospitio amicitiae consuetudine coniungi dico oportere; nimiae familiaritates eorum neque tam fideles sunt: non enim audent adversari nostris voluntatibus et [non] invident non nostris solum verum etiam suis. Позиция Цицерона в этом вопросе не была очень последовательной. Чуть ниже, в том же письме, Марк Туллий пишет о греках в совершенно ином ключе (IX, 27): "Однако когда под нашим началом оказывается та порода людей, в которых, как принято считать, заключена духовность, и от которых она перешла к другим, то мы прежде всего должны им возвратить то, что от них получили".

[139] В смысле неподверженности страстям и соблазнам.

[140] Cic. Ad QF., I, 1, VI, 18.

[141] Cic. Ad QF., I, 1,VII, 22.

[142] Кроме того, как уже отмечалось выше, римляне и не стремились регламенти-ровать жизнь местного населения провинций.

[143] Cic. Ad QF., I, 1 VII, 21-22.

[144] В этом вопросе Марк Туллий оказывается, правда, не очень последователен. Чуть ниже (Ad QF.,I, 1 XI, 32) он пишет, что быть хорошоим наместником провинции не составляет особого труда при наличии определённого настроя души и наличии соответствующей воли. Говоря эти слова, Цицерон, видимо, автоматически прикидывал, каким наместником провинции был бы он сам. Естественно, что для людей типа Цицерона и уровня Цицерона соответсвующий настрой души и воли проблем не представлял. Однако, как показывает текст письма, Цицерон совершенно реально понимал, что для большинства людей его круга это крайне сложно достижимый идеал именно из-за большого количества соблазнов, которые предоставляла практически абсолютная власть наместника в провинции.

[145] Вопрос о вмешательстве государства в экономику в древности практически никогда не ставился и не стоял. Попытки что-то как-то регулировать возникали лишь в чрезвычайных обстоятельствах (например, угроза голода). В нормальной же ситуации единственным государственным регулятором экономики были налоги. В городах могли, правда, существовать специальные должностные лица (агораномы), ответственные за городской рынок, его функционирование, за оптовые поставки продовольствия.

[146] Ближе к концу письма (ibid., XIII, 38) Марк Туллий переходит на более личные темы. Знаменитого оратора весьма беспокоит горячность Квинта Туллия. В этой связи Марк Туллий весьма обстоятельно призывает своего брата к сдержанности.

[147] Несколько писем Цицерона к Аттику (Ad Att., V, 21, 10-12; V, 1, 5-7; VI, 2, 7-9; VI, 3, 5; VI, 5, 12) показывают, как именно сам Марк Туллий воплощал это в жизнь. Во время своего наместничества в Киликии Цицерону пришлось разби-раться с вопросом о финансовых обязательствах жителей Саламина Кипрского по отношению к некоему Скаптию, названному - наряду c ещё одним человеком - creditores Salaminorum. Проблема заключалась в том, что Скаптий хотел получить деньги из расчёта 4% годовых, тогда как Цицерон, пользуясь властью наместника, ограничил взимаемый процент одним процентом. В решении этой проблемы Цицерон смог настоять на своём, но тот факт, что событие это описано в нескольких письмах и достаточно подробно говорит как раз о том, что сделать это было непросто.

__________________
- Который час? - Лучшее время моей ЖИЗНИ-))!

Честный наместник на практике; в теоретических построениях Цицерона

Рассмотренный выше материал не является завершённым, ибо выше приводились лишь более или менее яркие примеры деятельности отдельных личностей. Однако же задача исследования не ограничивается констатацией фактов. Объяснение же изложенных выше фактов вполне возможно при учёте следующих трёх взаимосвязанных факторов.

1) Было бы всё же несправедливо изображать практику управления провинциями исключительно чёрной краской. Меры защиты от произвола наместников и их окружения всё же существовали и действовали.

2) Необходимо также иметь в виду, что среди наместников провинций встречались действительно честные и порядочные люди.

3) Для темы исследования особое значение приобретает, далее, идеологическая составляющая всех описываемых процессов - как именно римляне сами оценивали свою политику в провинциях и как римляне относились к провинциалам.
Начнём с проблемы честности наместников. Авл Геллий сохранил отрывок из речи Гая Гракха, которую он произнёс после исполнения обязанностей наместника Сардинии. [122] О многом говорит уже сам заголовок, открывающий рассказ про Гая Гракха. "Знаменитейший отрывок из речи Гая Гракха о своей бережливости и добрых нравах." По словам Авла Геллия, Гай Гракх, обращаясь к народу, говорил о том, что действовал он в провинции согласно вашим интересам, а не так, как, возможно, следовало бы поступать согласно собственным амбициям. Гай Гракх далее особо подчёркивает, что он вёл себя в провинции следующим образом: ни от кого он не получал взяток, никто не может сказать, что он, будучи наместником, ввёл кого бы то ни было в непредвиденные расходы. Авл Геллий особо подчёркивает и заключительную мысль Гая Гракха в этой речи. Он. Гай Гракх, уехал в провинцию с поясами полными денег, а приехал обратно с пустыми. В тоже время другие, как прекрасно знает Гай Гракх, приезжают из провинций с амфорами вина, полными серебра.

Отношение Авла Геллия к словам Гая Гракха как к знаменитейшим вполне понятно, однако, говоря о наместниках провинций республиканского времени, хотелось бы отметить и следующее. У нас весьма немного других свидетельств подобных данному.

Помимо Гая Гракха, бесс»»»»» честным чиновником был и Цицерон, оставивший о себе хорошую память после исполнения всех должностей и немало ценных практических замечаний о том, каким должно быть управление провинций. [123]

Судя по всему, a priori честными, не склонными к вымогательствам и обогащению за государственный счёт, было и большинство римлян так называемой "старой закалки", являвшихся преобладающим типом среди политических деятелей Рима второго века до н. э. (См. выше, примечания к разделу о судебных преследованиях от 149г. до н. э. до начала деятельности Цицерона).

Среди других персонажей, отличавшихся бесс»»»»»й честностью и заботой о провинциалах, можно отметить Авла Габиния, одного из главных персонажей речи Цицерона "О консульских провинциях", являвшийся в момент произнесения Цицероном своей речи наместником Сирии.

Цицерон не мог относиться к этому человеку иначе как к личному врагу, ибо в 58г. до н. э., когда консулами были Габиний и Пизон, Цицерона изгнали из Рима. Через два года, в момент произнесения речи "О консульских провинциях", Цицерон воспользовался случаем отомстить Авлу Габинию. Речь Цицерона посвящена вообще говоря вопросу, какие провинции следует дать в управление консулам 55 года. Оратор возражает против продления полномочий Авла Габиния в Сирии и предлагает отозвать его назад, ввиду того, что наместник Сирии препятствует деятельности публиканов.

Между тем, сопоставление с сообщениями Иосифа Флавия и Диона Кассия, [124] в которых также упоминается деятельность Авла Габиния при исполнении своих обязанностей в Сирии, позволяет на деле определить, чем собственно был недоволен Цицерон и каково происхождение патетических жалоб знаменитого оратора на горестную участь откупщиков, проданных в рабство восточным народам.

Авл Габиний действительно провёл в Сирии и Палестине важную налоговую реформу, которая, естественно, не отдала римлян в рабство иудеям и сирийцам, но всё поставила известный заслон беспределу, [125] который существовал ранее. В отмеченном выше свидетельстве Диона Кассия сообщается о том, что Авл Габиний обложил иудеев данью. Эти слова Диона Кассия, в сочетании с тем, что мы можем почерпнуть из Цицерона о деятельности откупщиков в Сирии, дают основания для следующего предположения. Габиний отменил широко использовавшуюся сообществами откупщиков практику прямого взимания налогов. Вероятнее всего, по реформе Авла Габиния сбор налогов был передан местным властям и на них же была возложена ответственность за своевременность поступлений собранных сумм. Что же касается привидевшегося Цицерону рабства откупщиков, то за этими словами, вероятнее всего скрывался запрет откупщикам вмешиваться и менять установленный наместником Сирии порядок взимания налогов. Последнее, естественно, задевало экономические интересы многих.

Бесчинства откупщиков были, однако типичной картиной не только для Сирии. Плутарх подробно рассказывает, [127] как Лукулл, воспользовавшись передышкой в войне против Митридата Понтийского, занялся устройством внутренних дел малоазийских провинций. [127] Источники не позволяют, к сожалению, сказать, в каком качестве он это делал. Во всяком случае, данные события происходили уже после консульства Лукулла [128] и после того, как он исполнял обязанности наместника Киликии. Наиболее вероятным представляется, поэтому, следующее предположение. Лукулл занялся проблемами внутренней жизни провинций малоазийского полуострова в качестве римского командующего, обладающего, как это обычно бывало, всеобъемлющим "империем."

Плутарх рассказывает, что первая мера Лукулла заключалась в резком ограничении процентов, который разрешалось взимать или в принципе назначать. Речь шла о ситуации, которая была создана в Малой Азии (и особенно в провинции Азия) Суллой. Последний наложил на провинцию огромный штраф - в 20.000 талантов. [129] Население, не имевшее возможности платить, вынуждено было обратиться к ростовщикам. По словам Плутарха, ростовщикам было выплачено 40.000 талантов, а с учётом процентов, сумма долгов только в провинции Азия составила 120.000 талантов.

Эти меры Лукулла имели вполне определённый успех. Ростовщики, наживающиеся на неимоверных процентах, по словам Плутарха, потеряли огромные доходы, но зато все жертвы ростовщиков и публиканов смогли выплатить долги и вернуть своё заложенное и перезаложенное имущество за сравнительно небольшой срок - за четыре года. Население было, естественно, очень благодарно Лукуллу, ибо экономика региона в результате пришла в более или менее стабильное состояние. Публиканы же, как рассказывает Плутарх, подняли в Риме страшный шум, крича о неслыханной несправедливости.

Как известно, вскоре Лукулл был отстранён от командования и вся полнота власти ("империй") по ведению военных действий против Митридата была передана Помпею. У нас нет прямых доказательств, которые позволили бы увязать экономические реформы Лукулла и его отстранение от командования, однако же исключать такую возможность представляется неверным.

Весь изложенный выше материал показывает, что даже в случае этих четырёх персонажей, которых можно назвать честными магистратами на римской службе, следует проводить различие между Гаем Гракхом и Цицероном, чиновниками, честными по принципиальным соображениям, и Авлом Габинием и Лукуллом, облегчавшим положение провинциалов с позиций трезво мыслящего хозяина, понимающего, что есть предел эксплутации работника и что предел этот по очень многим причинам переходить нельзя.

К вопросу о честности (abstinentia) [130] политических деятелей обращается и Цицерон в трактате "Об обязанностях". [131] Обращает на себя внимание тот факт, что примеров у Марка Туллия не много. Кроме того, все те, кого Цицерон характеризует как честных политиков, жили во втором веке до н. э. У него названы оба (отец и "сын" [132]) Корнелия Сципиона Африканских; [133] Луций Эмилий Павел, победитель македонян и истинный отец Сципиона Эмилиана, а также - Луций Муммий - полководец, с именем которого связано завоевание Греции и разрушение Коринфа в 146г. до н. э. Здесь, правда, нельзя не заметить, что речь идёт исключительно о полководцах, завоевывавших те или иные страны, а не о наместниках провинций.

Изложенный материал показывает, что действия честных должностных лиц в провинциях - это всего лишь личные свойства должностного лица, не желавшего по тем или иным причинам обогащаться за счёт провинциалов. Иными словами, перед нами, не более чем историческая случайность. В рассматриваемое время римское общество как таковое ни в малейшей степени не способствовало возникновению на практике такого стиля внутренней политики в государстве, когда для должностного лица было бы естественным соблюдать законы по существу и не допускать служебных злоупотреблений. Приведённые примеры показывают, правда, что для части должностных лиц была характерна даже не столько честность как таковая, а озабоченность рачительного хозяина, для которого всё же немаловажно, чтобы работник имел возможность как-то жить, не бунтовать и в идеале быть довольным властью.

Логика изложения подводит нас к принципиально важному вопросу - было ли в римском обществе рассматриваемого времени и в римском общественном сознании представление о том, что значит хорошо управлять провинциями? И положительный, и отрицательный ответ на этот вопрос был бы не совсем точен. Такого представления не было в том смысле, что в эпоху республики - в отличие, как будет показано ниже - от эпохи принципата - не существовало никаких устоявшихся рекомендаций, обретших законченную форму на тему о том, как и что должен делать наместник провинции при исполнении служебных обязанностей.

Для эпохи республики мы имеем, как уже было показано, большое количество примеров отрицательной практики. Однако многие произведения Цицерона показывают, что у думающих людей этого времени уже имелось представление о том, как следовало бы в идеале поступать. Интересно, что при этом у Цицерона эти советы разбросаны по разным произведениям и не образуют единой картины, оставаясь набором рекомендаций или - отдельных мыслей по поводу.

Наибольшее их количество содержится в первом письме к брату Квинту, в котором Марк Туллий наставляет в государственных делах Квинта Туллия, являвшегося на момент написания письма (59г. до н. э.), наместником провинции Азия. [134]

Благодаря счастливой случайности, мы располагаем также замечаниями Цицерона не только общего характера, но и конкретной информацией о том, какими принципами руководствовался Марк Туллий в качестве наместника провинции Киликия.

Представляется удобным начать рассмотрение интересующего нас вопроса с последнего свидетельства как с более краткого. В письме к Аттику от 24 февраля 50г. [135] Цицерон подробно раскрывает содержание собственного эдикта, изданного по случаю вступления в должность наместника. Учитывая известное принципиальное устремление Цицерона был честным и не наживаться на провинциалах, можно с уверенностью говорить о том, что декларированные им принципы были в то же самое время и принципами его реальной практической деятельности на посту наместника провинции.

Судя же по письму, Цицерон придерживался следующих правил. В первой главе его эдикта были определены общие положения, касающиеся положения дел в провинции в целом - об отчётах городов, о долгах и долговых обязательствах, об откупщиках и их деятельности (de rationibus civitatium, de aere alieno, de usura, de syngraphis, in eodem omnia de publicanis). Во вторую главу Цицерон поместил то, что без эдикта наместника решается, по его словам, не должным образом. Сюда относится несколько общих положений гражданского права, касающихся местных жителей, но на практике согласуемых с римской администрацией. Это - вопросы наследования, владения и продажи имущества, о назначении местных должностных лиц (alterum quod sine edicto satis commode transigi non potest, de hereditatum possessionibus, de bonis possidendis, magistris faciendis vendendis, quae ex edicto et postulari et fieri solent).

Описание своего декрета наместника Цицерон заканчивает следующим утверждением. Третью главу, о прочем судопроизводстве он оставил ненаписанной, решив, что в таких вопросах достаточно будет согласовывать свои решения с эдиктами, принимаемыми непосредственно в Риме. (dixi me de eo genere mea decreta ad edicta urbana accomodaturum, itaque curo et satis facio adhuc omnibus).

Эти слова Цицерона весьма важны тем, что дают возможность представить себе некоторые практические стороны жизни римского общества, неизвестные иначе из-за отсутствия документов. Так, лишь по такого рода свидетельствам мы знаем о существовании развитой отчётности в Риме, представляемой всеми нижестоящими структурами в вышестоящие. Отчитываться, в частности, должен был - причём именно с представлением всех необходимых бумаг - наместник провинции после исполнения всех своих обязанностей.

Здесь может в первый момент возникнуть вопрос, как же выходили из положения наместники и их окружение, будучи практически всегда не без греха, допуская множество если не нарушений, то сомнительных и предосудительных поступков? Вопрос этот решался отчасти благодаря уже отмеченному выше благодушному попустительству римского общественного мнения к такого рода нарушениям, отчасти - благодаря возникшей как раз в римское время и дожившей до современности практики благопристойного сокрытия взяток и вымогательств под видом добровольных пожертвований. [136]

Принципиально важны также сведения Марка Туллия о включении некоторых практических вопросов гражданского права в декрет наместника. Вероятнее всего, Цицерон поступил так, чтобы уменьшить вероятность злоупотреблений при совершении такого рода сделок. Опасность же такого рода, как показывают обстоятельства многочисленных дел Верреса, была вполне реальной.

Обращаясь теперь к обстоятельному письму Цицерона, адресованному собственному брату, отметим, что первый совет Марка Туллия, касающийся собственно государственных дел, с современной точки зрения может удивить. Оратор поднимает на общегосударственный уровень не самую важную проблему. Цицерон пишет о том, что следует воздерживаться от установлений тесных дружеских связей с греками. [137] Лишь немногие из них соответствуют идеалам древней Греции, а в большинстве своём греки, по оценке Цицерона, коварны, легковесны и страшно льстивы по причине длительного рабства. Цицерон тут же уточняет, что к ним ко всем следует относиться ровно и любезно, но надо очень думать в тех случаях, когда собираешься устанавливать с греками дружеские отношения, ибо они не знают меры в проявлении дружеских чувств и не являются очень уж верными людьми. [138]

Чуть ниже Цицерон переходит уже к конкретным советам, как именно следует себя вести в общественной жизни. С точки зрения Марка Туллия, основные качества, которые могут вызвать уважение к должностному лицу при исполнении служебных обязанностей, суть следующие два: integritas (цельность, непорочность) [139] continentia (внутренняя сдержанность). Далее Цицерон считает нужным упомянуть, какими качествами должны обладать все те, кто составляют окружение наместника (omnium qui tecum sunt.) Этих качеств оказывается тоже два - pudor (добронравие), а также разборчивость и осторожность в установлении дружеских и иных связей как с провинциалами вообще, так и с греками в частности. [140]

Цицерон переходит далее уже к конкретной характеристике дел в провинции Азия и как следует решать вопросы текущего управления этой провинции. Оратор пишет о том, что, по его мнению дел в управлении провинцией Азия не так много и они не очень разнообразны. В основном надо заниматься отправлением правосудия. Наука же эта, особенно применительно к провинциям, сложностей не представляет, ибо совершенно ясно как следует поступать. Достаточно проявлять твёрдость и серьёзность и вести себя так, чтобы не вызывать подозрений. [141]

Такая характеристика юридической науки не может не вызывать в первый момент изумления, ибо юриспруденция никогда не относилась к числу особо лёгких наук. Наиболее же вероятным объяснением такой характеристики Цицерона хотелось бы признать следующее обстоятельство. Можно подумать, что государственное устройство провинции Азия и экономика её, в момент наместничества Квинта Туллия Цицерона, функционировали нормально и наместнику ничего другого и не надо было делать, [142] кроме занятия текущими делами государственного управления, то есть прежде всего правосудием.

В историческом плане, пожалуй, самой важной являются следующие две характеристики Цицерона, касающиеся и провинции Азия, и в целом рекомендаций по управлению провициями. Эти рассуждения Марка Туллия как раз и показывают, что в провинциях всё далеко не так уж благополучно.

Марк Туллий пишет, [143] что наместник должен быть доступным для посетителей, любезным к просителям и твёрдым в принимаемых решениях. Такие манеры, пишет Цицерон в Риме весьма ценятся. Однако же в Риме имеется, кроме того, много плохо регулируемой свободы и вседозволенности, множество магистратов, гарантий для человека. В Риме имеется, наконец, и сенат, имеющий авторитет. А в Азии?

Противореча собственным рекомендациям, высказанным несколькими строчками ранее, Цицерон пишет следующее. Какой прок может быть в провинции Азия от любезного претора? В провинции великое множество граждан, союзников, городов, различных народов и все следят за малейшим сигналом одного человека. (Подразумевается наместник провинции). При этом, по словам Цицерона, нет никаких правовых гарантий, никакой возможности жаловаться. Кроме того, в провинции нет ни сената, ни народного собрания. Цицерон здесь не договаривает одну вещь, однако мысль его совершенно понятна. В провинции Азия прок от любезного претора заключается в том, что хотя бы так жители провинции не будут чувствовать себя ущемлёнными властью и будут видеть, что хотя бы минимально представители власти прислушиваются к их проблемам.

Следующий далее вывод показывает, почему Цицерон в последние годы жизни обратился с таким вниманием к проблеме идеального (точнее говоря, нормального) государства, общества, законов, гражданина и его обязанностей.

Марк Туллий подводит итог своим рассуждениям следующим образом: во истину великим, весьма образованным и сильного характера должен быть тот, кто имея в своих руках столь абсолютную власть, будет ею пользоваться так, что его подданные не пожалели бы об отсутствии у них иной власти. [144]

Все эти слова позволяют взглянуть иначе на слова Цицерона о том, что в провинции Азия особых сложностей с управлением провинции как таковой нет и что юриспруденция применительно к делам провинции вовсе не сложна. С точки зрения Цицерона, похоже, основная проблема управления провинциями заключалась в соблюдении своего рода равновесия между всеми составляющими жизни провинции: между всеми народами, гражданами, городами. Ввиду того, что римляне старались по возможности никогда не вмешиваться во внутренние взаимоотношения жителей провинции, соблюдение указанного равновесия не представлялось на практике очень уже сложным. Достаточно было не вмешиваться в то, что не нужно вмешиваться и с твёрдостью и последовательностью заниматься правосудием, то есть текущими государственными делами. [145]

Что же касается отсутствия сложности в юридической науке применительно к делам управления провинциями, то мысль Цицерона в общем тоже понятна. Провинциалы живут по своим устоявшимся обычаям, или - если речь идёт о греческих городах - по своим сложившимся законам. Что-либо в них устраивать или реорганизовывать нужды нет никакой. Что же касается общего руководства делами провинций, которое наместники осуществляли, как уже отмечалось выше, по нормам римского права, то здесь тоже сложности в общем-то не было. Наместники провинций - римские аристократы, получали на практике немалые познания в праве, ибо легатом мог стать лишь тот, кто занимал в Риме определённые должности. Как правило, наместниками провинций становились бывшие консулы.

В тоже время Цицерон прекрасно понимал, что сама жизнь в провинциях организована по иному и что провинциалы по существу бесправны, а наместник имеет практически неограниченную власть. Именно этим и объясняются его слова о том, что нужно быть великим человеком, дабы не поддаться искушению этой ничем не ограниченной власти.

В своём письме к брату Квинту Марк Туллий затрагивает и ещё одну серьёзную проблему. Какова в самом общем виде задача любого правителя, любого магистрата, облечённого властью? Задача эта - сделать тех, кто находится во власти этого человека максимально счастливыми (ut sint quam beatissimi). И с практической, и с теоретической точки зрения интересно, что Цицерон никак сам не определяет, что именно следует делать для того, чтобы подданные были счастливы. Он просто с одобрением отзывается о конкретных мероприятиях Квинта Туллия и перечисляет их весьма обстоятельно.

Здесь названы (ibid., VIII, 25): отсутствие появления у городов новых долгов; ликвидация старых долгов; политика по возрождению городов; отсутствие волнений и внутренних беспорядков; городами управляют достойнейшие; исчезает разбой и уменьшается преступность; провинция защищена от жадности преторов, ибо ординарные и экстраординарные налоги распределяются равномерно между всеми жителями городов.

Как особую заслугу Квинта Туллия Марк Туллий отмечает следующий факт (ibid., IX, 26). Квинт Туллий отменил так называемый "налог эдилов" - традицию политической жизни провинций, когда проведение различных праздничных и игровых мероприятий - организовывать их должны были эдилы - оплачивало местное население. Текст Цицерона, несмотря на некоторые неясности по сути, даёт основания для следующих двух утверждений. Незаконность самого этого налога хорошо маскировалась под добровольные пожертвования снизу, от каждого конкретного города. Взимание такого рода "налогов" происходило с молчаливого одобрения наместника провинции.

Таково основное принципиальное для темы исследования содержание письма-наставления Марка Туллия Квинту Туллию. [146] Изложенный материал позволяет сформулировать некоторые выводы. Рекомендации как управлять сводятся у Марка Туллия к серии только моральных принципов, которыми должен руководствоваться наместники. Цицерон до конца не может определиться, насколько сложно или не сложно эти принципы соблюдать. С одной стороны, он пишет, что нужно быть по настоящему великим человеком, чтобы не поддаться соблазнам абсолютной власти и, следовательно, нарушить все правильные моральные принципы, в принципе обязательные для того, чтобы быть хорошим наместником. С другой стороны, тот же Цицерон пишет, что не так уже и сложно - при наличии соответствующего душевного и психологического настроя - соблюдать все правила, необходимые для того, чтобы быть наместником, руководящим провинцией на должном уровне.

Обращает на себя, конечно, внимание, что Марк Туллий даёт своему брату по существу лишь одну рекомендацию практического характера - как надо поступать с публиканами так, чтобы и государственные интересы соблюсти, и не довести провинциалов до разорения. Рекомендация эта сводится, говоря современным языком, к тому, что публиканов следует "цивилизовать", постепенно приучая их не проявлять рваческие наклонности. [147]

Цицерон отмечает, далее, что основная цель деятельности любого правителя будет состоять в том, чтобы подданные были бы максимально счастливы, однако никаких рекомендаций, как это следует достигать он не даёт, ограничиваясь лишь полной поддержкой мероприятий брата. Последнее обстоятельство ставит одну принципиальную проблему.

Цицерон в теории, понимает важность счастья и благоденствия подданных. Очевидно, что - с его точки зрения - соблюдающий все необходимые моральные принципы должностного лица автоматически должен был действовать наилучшим образом. Однако, тот же Цицерон прекрасно понимает, что лишь очень немногие в состоянии соответствовать предъявленным требованиям.

Однако это теоретически правильное понимание так и остаётся правильной теорией. Возникает вопрос, почему собственно Цицерон, говоря на эту тему, ни в одном из своих произведений не выходит за рамки теории, хотя, как показывают факты, он знает из чего на складывается счастье и благоденствие подданных? Отчасти ответ на этот вопрос был дан выше, ибо здесь мы имеем дело практически с теми же причинами, по которым в Риме не стремились специально конкретизировать полномочия наместника. Если же брать лично Цицерона, то ему разработка конкретики в этом вопросе казалась, судя по всему, просто неинтересной. Кроме того, для Марка Туллия было как раз ясно, как лично ем следовало бы поступать.

комментарии

[122] Noctes Atticae, XV:12.

[123] Cic. In Qu. Caecilium I, 1-3; Plut. Cic., VI, 2. Практические и теоретические сооб-ражения Цицерона об управлении провинциями рассмотрены несколько ниже.

[124] Fl. Jos. Antt., XIV, 82 sqq; Bel. Jud., I, 160 sqq; Dio Cass., XXXIX, 56, 5-6.

[125] В речах Цицерона можно найти немало примеров именно беспредела, характеризующего деятельность римлян в провинциях. Привидём лишь один пример из речи De imp. Pompei, XXIII, 67: videbat enim praetores locupletari quotannis pecunia publica praeter paucos;.....qua cupiditate homines in provincias... proficiscantur. "Ибо [приморские города Малой Азии] видели, как преторы, за немногим исключением, обогащались за счёт казённых денег"; ".....какой жадностью [охвачены] лю-ди....отправляющиеся в провинции".

[126] Plut., Luc., 20.

[127] Речь идёт о событиях 71-70гг. до н. э. См.подробно - J. van Ooteghem. Lucius Licinius Lucullus. Bruxelles, 1959, pp. 106-109.

[128] Луций Лициний Лукулл был одним из консулов 74г. до н. э.

[129] Plut. Sulla, 25.

[130] Термин обозначает не столько честность вообще, сколько воздержание от взяточничества и желания неумеренного обогащения провинциях.

[131] Cic. De officiis, II, XXII, 76.

[132] Сципион Эмилиан - усыновлён Публием Корнелием Сципионом.

[133] О них см. подробно - Трухина Н. Н. Политика и политики "Золотого века" римской республики. М., 1986, с.63-96; 115-149. Из работ западно-европейских ис-следователей, хотелось бы отметить - Scullard H. H. Roman Politics 220-150B. C. Oxford, 1951.

[134] Собственно все те же мысли встречаются в более абстрактной форме и в трактатах Цицерона, однако же для целей исследования испльзование писем Цицерона представляется более удобным.

[135] Cic, Ad. Att., VI, 1.

[136] См. чуть ниже эпизод о "налоге эдилов", отменённом Квинтом Туллием Цицероном в провинции Азия.

[137] Внимание к этой проблеме объясняется, видимо, тем, что в провинции Азия процент греческого и эллинизованного населения был высок.

[138] Cic. Ad QF., I, 1, V, 16:Atque etiam e Graecis ipsis diligenter cavendae sunt quaedam familiaritates praeter hominum perpaucorum si qui sunt vetere Graecia digni; sic vero fallaces sunt permulti et leves et diuiturna servitute ad nimiam adsentationem eruditi. Quos ego universos adhiberi liberaliter, optimum quemque hospitio amicitiae consuetudine coniungi dico oportere; nimiae familiaritates eorum neque tam fideles sunt: non enim audent adversari nostris voluntatibus et [non] invident non nostris solum verum etiam suis. Позиция Цицерона в этом вопросе не была очень последовательной. Чуть ниже, в том же письме, Марк Туллий пишет о греках в совершенно ином ключе (IX, 27): "Однако когда под нашим началом оказывается та порода людей, в которых, как принято считать, заключена духовность, и от которых она перешла к другим, то мы прежде всего должны им возвратить то, что от них получили".

[139] В смысле неподверженности страстям и соблазнам.

[140] Cic. Ad QF., I, 1, VI, 18.

[141] Cic. Ad QF., I, 1,VII, 22.

[142] Кроме того, как уже отмечалось выше, римляне и не стремились регламенти-ровать жизнь местного населения провинций.

[143] Cic. Ad QF., I, 1 VII, 21-22.

[144] В этом вопросе Марк Туллий оказывается, правда, не очень последователен. Чуть ниже (Ad QF.,I, 1 XI, 32) он пишет, что быть хорошоим наместником провинции не составляет особого труда при наличии определённого настроя души и наличии соответствующей воли. Говоря эти слова, Цицерон, видимо, автоматически прикидывал, каким наместником провинции был бы он сам. Естественно, что для людей типа Цицерона и уровня Цицерона соответсвующий настрой души и воли проблем не представлял. Однако, как показывает текст письма, Цицерон совершенно реально понимал, что для большинства людей его круга это крайне сложно достижимый идеал именно из-за большого количества соблазнов, которые предоставляла практически абсолютная власть наместника в провинции.

[145] Вопрос о вмешательстве государства в экономику в древности практически никогда не ставился и не стоял. Попытки что-то как-то регулировать возникали лишь в чрезвычайных обстоятельствах (например, угроза голода). В нормальной же ситуации единственным государственным регулятором экономики были налоги. В городах могли, правда, существовать специальные должностные лица (агораномы), ответственные за городской рынок, его функционирование, за оптовые поставки продовольствия.

[146] Ближе к концу письма (ibid., XIII, 38) Марк Туллий переходит на более личные темы. Знаменитого оратора весьма беспокоит горячность Квинта Туллия. В этой связи Марк Туллий весьма обстоятельно призывает своего брата к сдержанности.

[147] Несколько писем Цицерона к Аттику (Ad Att., V, 21, 10-12; V, 1, 5-7; VI, 2, 7-9; VI, 3, 5; VI, 5, 12) показывают, как именно сам Марк Туллий воплощал это в жизнь. Во время своего наместничества в Киликии Цицерону пришлось разби-раться с вопросом о финансовых обязательствах жителей Саламина Кипрского по отношению к некоему Скаптию, названному - наряду c ещё одним человеком - creditores Salaminorum. Проблема заключалась в том, что Скаптий хотел получить деньги из расчёта 4% годовых, тогда как Цицерон, пользуясь властью наместника, ограничил взимаемый процент одним процентом. В решении этой проблемы Цицерон смог настоять на своём, но тот факт, что событие это описано в нескольких письмах и достаточно подробно говорит как раз о том, что сделать это было непросто.

__________________
- Который час? - Лучшее время моей ЖИЗНИ-))!

ЭКСПЛУАТАЦИЯ ПРОВИНЦИЙ
(Цицерон, Против Верреса, 4-5)

Нигде Веррес (1) не оставил таких глубоких следов, таких ясных доказательств своих преступлений, как в провинции Сицилии, которую он в продолжение трех лет успел так разорить и ограбить, что ее нельзя уже привести в прежнее состояние. Нужно много лет, чтобы она вернула себе, хотя отчасти, свое былое благосостояние, и только, при условии, если управляющие ею преторы будут безупречно честными. Когда он был претором, сицилийцы не ведали ни своих законов, ни приказаний сената, ни общечеловеческих прав; каждый имел только то, что ускользало от взоров этого алчного и сластолюбивого человека по его рассеянности, или оставалось нетронутым, благодаря его пресыщению. В продолжение трех лет все дела решались по его желанию; все, чем кто ни владел, - перешло ли оно к нему от отца или деда, - все он мог взять себе в силу своей судебной власти. Огромные деньги были взысканы с крестьян на основании небывалых несправедливых распоряжений; наши верные союзники считались в числе врагов; римские граждане были пытаемы и убиваемы, как рабы; важные преступники, с помощью подкупа, освобождались от суда; вполне честные, безупречной нравственности люди заочно, без допроса, были осуждаемы и лишаемы гражданских прав; гавани, представлявшие из себя неприступную крепость, и огромные прекрасно защищенные города сделались доступны нападению пиратов и разбойников; сицилийские матросы и солдаты, наши союзники и друзья, гибли с голоду; прекрасный, всем снабженный флот был, к великому стыду римского народа, потерян и уничтожен. Веррес же, как наместник, украл, взял себе все древние памятники, частью подаренные для украшения города богатыми царями, частью данные или возвращенные сицилийцам нашими победоносными полководцами. Так поступал он не с одними статуями или украшениями, составлявшими собственность городов, - нет, он ограбил все храмы, не исключая самых священных, и, в конце концов, не оставил сицилийцам ни одного бога, статуя которого, по его мнению, имела хоть какие-нибудь художественные достоинства и принадлежала старинному мастеру. Рассказывать об его любовных похождениях, о гнусных поступках, совершенных им под влиянием страсти, мне стыдно; кроме того, я не желаю увеличивать горя людей, которые не могли уберечь своих жен и детей от его сластолюбия. Вы думаете, что этот человек делал все так, чтобы не все об этом знали. Мне кажется, что нет никого, кто, услыхав его имя, не мог бы рассказать об его преступлениях; при таком положении дел я гораздо более опасаюсь заслужить упрек, что я пропускаю многие из его вин, чем подозрение, будто я выдумываю их для его осуждения; по моему мнению, эта масса людей пришла послушать меня не с тем, чтобы узнать от меня, в чем его обвиняют, а для того, чтобы подвергнуть вместе со мною тщательному обсуждению то, что ей известно.

Перев. Ф. Ф. Зелинского.

1. Гай Веррес, претор 74 г. до н. э., управлял Сицилией с 73 по 71 г. до н. э. За это время он нажил колоссальное состояние, грабя эту провинцию. Жители ее обратились за помощью к Цицерону, бывшему в то время уже известным оратором.

__________________
- Который час? - Лучшее время моей ЖИЗНИ-))!

Римская Республика Войны

Битва при Акции


П. Шехтман

Из античных историков, чьи сочинения сохранились до нашего времени, битву при Акции наиболее полно описали два грека: Плутарх (I-II вв. н.э.) и Дион Кассий (III в. н. э.). Оба они пользовались трудами современников и участников событий, к сожалению, до нас не дошедшими. Важные сведения об этой битве содержатся также в одах Горация и "Римской истории" Веллия Патеркула.

Утром 2 сентября 31 года* в горловине Амбракийского залива, что на западном побережье Греции, напротив мыса Акций сошлись два римских флота. Одним из них командовал Марк Антоний - соратник великого Цезаря, человек огромной физической силы и отчаянной храбрости, опытный полководец, но слабый и легкомысленный политик. Другой флот возглавлял Цезарь Октавиан, или "младший Цезарь", как он предпочитал себя именовать (впоследствии он примет титул Август). Внучатый племянник покойного Цезаря, по завещанию усыновленный диктатором, Октавиан являлся полной противоположностью Антонию. Гениальный политик, расчетливый и хладнокровный, "младший Цезарь" был совершенно неспособным полководцем. Впрочем, он сам сознавал это, а потому доверил командование флотом своему ближайшему другу – талантливому Агриппе.

В тот день решалось, кто – Октавиан или Антоний - станет единовластным повелителем Римской державы. Но вместе с тем, решалось и нечто неизмеримо большее: какой тип монархии, какая идеология установятся в Риме. Ибо Антоний нес в Рим эллинистическую идею – идею власти царя-героя, воплощенного божества, нового Александра Македонского. За спиной же Октавиана вырисовывалась своеобразная "республиканская монархия" – опирающаяся на исконные римские ценности, прикидывающаяся "возрожденной республикой" и властью "первого гражданина". У историков она получит название "принципат".

Даже внешний вид враждующих флотов, казалось, свидетельствовал об этом отличии. Антоний и его жена, знаменитая Клеопатра, явно находились во власти эллинистической гигантомании. В их флоте (360 кораблей)** значительную роль играли мощные корабли с тремя, четырьмя, пятью рядами весел; встречались среди них и разукрашенные "левиафаны" с девятью-десятью рядами! Они грозно блестели окованными медью носами; борта судов, из скрепленных железными скобами четырехугольных балок – были так толсты, что таран при ударе о них разлетался на куски. На палубах возвышались деревянные башни, вооруженные тяжелыми катапультами… Словом, это были настоящие "плавучие крепости".

Совершенно иное впечатление производил флот Октавиана (260 кораблей). Основу его составляли легкие, маневренные суда размером примерно 30х5 метров, с одним (редко – двумя) рядами весел. Этот новый тип кораблей римляне заимствовали у иллирийских пиратов и называли "либурнами" - по имени иллирийского племени либурнов.


Итак, два флота выстроились для решающей битвы - на расстоянии, примерно, полутора километров друг от друга. Было ясное, безветренное утро. У берега залива, на мысе Акций, сверкали шлемы и панцири: мыс заполнило стотысячное войско Антония. На противоположном берегу выстроились воины Октавиана (75 тыс. человек). Легионеры с напряжением смотрели на море – там ныне решалась и их личная судьба, и судьба всей Римской державы…

Но как же случилось, что два римских флота сошлись в бою у берегов Греции?

Еще совсем недавно Антоний и Октавиан были политическими союзниками. Этот союз сложился вскоре после убийства Цезаря (44 г.) когда они вместе возглавили цезарианскую партию, совместно разгромили армию Брута и Кассия, после чего поделили провинции огромной державы. Октавиану достался Запад, Антонию – Восток; Италия оставалась в общем владении. Впоследствии союз был скреплен свадьбой: Антоний женился на сестре Октавиана, Октавии.

Обосновавшись на Востоке и отпраздновав победу над республиканцами, Антоний вызвал к себе египетскую царицу Клеопатру – скандально знаменитую любовницу великого Цезаря. Царице велено было явиться в город Тарс (в Малой Азии), где находился тогда Антоний. И Клеопатра явилась - на корабле Афродиты, возлежала под шитым золотом тентом; ее обмахивали опахалами мальчики, наряженные Эротами, а на палубе танцевали служанки в одеждах нимф… Не слишком красивая, но умная и обаятельная царица быстро подчинила своей воле легкомысленного вояку. Они уехали в столицу Египта – Александрию – и повели жизнь, похожую на сплошной, непрерывный праздник.

Пока Антоний развлекался с Клеопатрой, а также неудачно воевал с парфянами – Октавиан укреплял свою власть в Италии. Ему пришлось выдержать тяжелую борьбу с пиратским флотом Помпея-младшего, захватившего Сицилию.

Для этой войны и были построены 260 либурн, затем сражавшихся при Акции; в этой войне прошли закалку его моряки, обученные опытными иллирийскими пиратами.

После ряда жестоких сражений Помпей был разбит и бежал к Антонию, полководцами которого был убит. Октавиан не преминул лицемерно поставить это убийство в вину "союзнику". Вообще, отношения между соправителями стали быстро портиться: сама логика событий вела их к смертельной схватке за единоличную власть.
Осенью 33 года Антоний приказал своему полководцу Канидию вести войско из Армении к малоазийскому побережью, и сам отправился туда же – в город Эфес. Это были первые признаки надвигающейся бури.

1 января 32 года новоизбранный консул, Гай Сосий (сторонник Антония), – выступил в Сенате с речью, направленной против Октавиана. Через несколько дней Октавиан явился в Сенат вооруженным, в окружении солдат, и ответил резкой речью против Сосия и Антония. В ту же ночь оба консула, а в последующие дни – еще 300 сенаторов бежали к Антонию. Так началась новая (которая уже по счету?!) гражданская война.

Всю весну 32 года Антоний провел в Эфесе, собирая силы для похода на Запад. Едва прекратились зимние бури, как в городскую гавань вошла египетская эскадра – 200 военных кораблей. Не считая множества грузовых судов. Египетский флагман носил красноречивое название "Антонида". На нем плыла к возлюбленному сама Клеопатра.

Первая реакция Антония на появление царицы была вполне разумной: он приказал ей немедленно возвращаться в Египет. Встревоженная Клеопатра поспешила найти себе союзника, подкупив Канидия. Вдвоем они без труда убедили Антония, что присутствие царицы в войске – и полезно, и чуть ли не жизненно необходимо. И Антоний разрешил Клеопатре остаться – на погибель себе и своему делу. Более того, Клеопатра настолько прибрала его к рукам, что Антоний послал разводное письмо Октавии и официально объявил о своем браке с царицей – факт неслыханный и глубоко возмутивший римлян.

Вообще, Антоний словно сознательно делал все, чтобы дискредитировать себя в глазах сограждан. Сторонники Октавиана не без основания изображали его игрушкой в руках египтянки. Говорили, что Антоний совершенно потерял разум и волю, околдованный зельями царицы; что римскими легионами распоряжаются евнухи и служанки Клеопатры. В этом смысле высказался и сам Октавиан, когда Сенат официально объявил войну Египту (осень 32 г.).

С появлением Клеопатры в ставке воцарилась атмосфера пресмыкательства, склок и интриг. Люди из ближайшего окружения Антония (в особенности те, кто имел несчастье чем-то не угодить Клеопатре) стали один за другим перебегать к Октавиану. Постепенно это бегство приобрело массовый характер; только простые солдаты хранили непоколебимую верность своему полководцу. Но хуже всего было то, что перебежчики разглашали самые скандальные тайны своего бывшего патрона.

Тем временем, в Эфесе сосредоточились грандиозные военные силы (19 легионов и 800 судов, включая транспортные). Туда же было приказано явиться всем актерам, певцам и музыкантам. Ибо два эллинистических божества – "новый Дионис" и "новая Афродита" – желали шествовать на битву в подобающей их величию обстановке, окруженные восторженным преклонением местных греков. Лето прошло в череде блестящих празднеств, жертвоприношений и состязаний, перемещавшихся – вслед за ставкой Антония – из Эфеса на Самос, а оттуда – в Афины.

Осенью войска Антония, наконец, достигли Ионического побережья и стали готовиться к переправе в Италию. На противоположном берегу, в Таренте и Брундизии, сконцентрировали свои силы Октавиан и Агриппа. Они, в свою очередь, спешили переправиться на Балканы, пока Антоний не перенес войну к стенам Рима. В этих условиях огромное значение приобрел остров Керкира, расположенный между Грецией и Италией. Тот, кто первый установит контроль над островом – и овладеет инициативой, переправив свои войска навстречу противнику.

Антоний уже подошел к Керкире, когда вдали показались корабли Агриппы. Антоний отступил и укрепился на мысе Акций. Но и Агриппа с Октавианом не сумели овладеть островом: им помешали начавшиеся зимние бури. Флот Октавиана вернулся в Италию, а Антоний отправился зимовать в Патры (на Пелопоннесе), оставив армию в лагере на Акции. Так закончился 32 год.

Ранней весной следующего, 31 года в Патры пришла чрезвычайная весть: "младший Цезарь" захватил Керкиру, разбив при этом одну из флотилий Антония, и высадил 75-тысячное войско в местности Торина ("Мешалка") – всего в 20 милях от Акции. Клеопатра шутила: "Пусть себе сидит на мешалке"!

Но встревоженный Антоний поспешил к войску.

Армия Октавиана приближалась к лагерю. Навстречу ей Антоний вывел все свое войско, сняв солдат также и с кораблей. А чтобы опустевшие корабли не были захвачены противником, он пустился на хитрость: велел вооружить гребцов и выстроить их на палубах, весла же закрепить в поднятом положении. Октавиан и Агриппа приняли толпу гребцов за солдат и не решились атаковать флот. Они расположились лагерем на северном берегу залива – и началось длительное противостояние.

Антоний бездействовал. Тем временем, Агриппа с частью флота захватил Патры, Коринф и остров Левкаду – у самого Амбракийского залива. Лагерь Антония оказался в блокаде; корабли из Египта и азиатских провинций больше не могли подвозить хлеб его огромному войску. А ведь Антоний, прояви он больше энергии, мог разбить вражеский флот по частям! Но он действительно был словно околдован. Между тем, в лагере усиливался голод. Моряки дезертировали или перебегали к Октавиану. Чтобы поправить дело, капитаны ловили на дорогах и в полях первых встречных – погонщиков ослов, жнецов, безусых мальчишек – и насильно сажали их за весла гребцов. Но и это не помогало: на иных судах не хватало до половины экипажа. Дальше так продолжаться не могло. Следовало на что-то решиться. И в конце месяца секстиля (августа) Антоний созвал военный совет.

На этом совете с большой речью выступил Канидий, командующий сухопутными силами. Он говорил о бедственном положении флота, который превратился в обузу для армии; тогда как флот противника, наоборот, отлично снаряжен и укомплектован, а моряки Октавиана имеют большой боевой опыт. Зато на суше Антоний имеет численный перевес (100 тыс. против 75 тыс.), а его легионеры буквально боготворят своего полководца. Вывод Канидия был таков: следует отправить Клеопатру в Египет, сжечь флот, отступить в глубь Македонии и Фракии и там дать решающе сражение.

Канидию резко возражала Клеопатра. Она указала, что с потерей флота будет прервана связь с главной базой снабжения – Египтом. Даже одержав победу на суше, Антоний не сможет ни переправиться в Италию, ни отступить в Египет. "Судьба войны решается на море" - подчеркнула царица. Антоний, как всегда, согласился с ней; он решил дать сражение на море и прорвать блокаду.

Прежде всего, Антоний приказал сжечь все египетские суда, кроме 60 самых крупных (от трех рядов весел и выше). С помощью высвободившихся гребцов кое-как укомплектовали оставшийся флот. План его, по-видимому, состоял в том, чтобы поставить флот в линию в самом узком месте залива, уперев фланги в берега. О ровный, неподвижный строй "плавучих крепостей" должна была разбиться атака вражеских либурн.

Четыре дня сильный ветер и волнение не давали начать битву; и лишь к утру пятого дня (2 сентября) ветер стих. Воины Антония – 4 тысячи отборных легионеров и 2 тысячи лучников – начали садиться на корабли. Непривычные к морскому бою, они громко роптали на решение, вручившее их судьбу "неверным доскам". Сам Антоний в лодке объезжал флот, успокаивая и ободряя воинов: он призывал их полагаться на массивность кораблей и биться уверенно, словно на суше. Приказы же кормчим гласили: стоять спокойно, как на якорях, и сохранять строй.

Наконец, флот Антония построился в проливе. Его левым флангом, включавшим две эскадры, командовал Гай Сосий (консул минувшего года – тот самый, чье выступление послужило сигналом к войне). В центре стояла одна эскадра под командованием Марка Октавия; правым, наиболее мощным, флангом (включавшим 3 эскадры) командовал Геллий Публикола; там же находился и сам Антоний. 60 кораблей Клеопатры находились позади боевой линии, образуя подвижный резерв.

Навстречу противнику, с внешней стороны залива, вышли либурны Октавиана и Агриппы. При взгляде на неподвижно стоящие суда Антония Агриппа решил, будто они отдали якоря. Вопреки ожиданиям Антония, он не стал атаковать его линию, построив свой флот на почтительном расстоянии около 8 стадиев. Сам Агриппа командовал левым флангом, стоявшим против сильнейшего – правого фланга антонианцев. Центром цезарианцев командовал Луций Аррунций, правым флангом – Марк Лурий. Октавиан, как и Антоний, находился на правом фланге своего флота.

Перед Агриппой, стояла нелегкая задача: выманить антонианцев в открытое море. Юркие либурны имели там преимущество перед судами Антония, вдвойне неуклюжими из-за недостатка гребцов. Затем следовало разрушить строй врага, добиться отрыва его фланга от центра. Но план этот долго не удавалось осуществить: к разочарованию Агриппы, флот Антония оставался на месте.

К полудню задул попутный для антонианцев ветер, и флот Антония – "наскучив бездействием", как объясняет Плутарх – двинулся на врага. Обрадованный Агриппа приказал дать задний ход, завлекая противника как можно дальше в море. Вскоре корабли сблизились, и началось сражение.

Это была своеобразная, не характерная для античности морская битва. В ней не было ни абордажных схваток, ни таранных ударов: суда Антония были неуязвимы для либурн, зато либурны легко увертывались от неуклюжих монстров. Подобно битвам Нового времени, сражение свелось к перестрелке. По три-четыре либурны окружали "плавучую крепость", засыпая ее стрелами, горящими дротиками и горшками с зажигательной смесью. С высоких бортов антониевых судов отвечали тем же, да вдобавок стреляли из катапульт.

Бой длился уже достаточно долго, когда Агриппа начал растягивать левый фланг, стремясь зайти в тыл неприятелю. Публикола, командовавший правым флангом Антония, вовремя разгадал этот маневр и повторил его, но при этом его фланг оторвался от центра. В промежуток устремились суда Аррунция, командовавшего центром флота Октавиана…

Именно в этот момент произошел самый знаменитый и самый загадочный эпизод Актийского боя. 60 кораблей Клеопатры поставили паруса и, прорвавшись сквозь ряды своих и врагов, резко повернули на юг и ушли в сторону Пелопоннеса. Тогда Антоний, в сопровождении лишь двух приближенных, перешел со своего флагмана на пентеру и ринулся вслед за царицей, бросив армию и флот на произвол судьбы…

Он догнал ее. Заметив Антония, на "Антониде" подняли сигнал и приняли полководца на борт. Впрочем, Антоний не хотел ни видеть Клеопатру, ни показываться ей на глаза. Он вообще не хотел никого видеть. Мрачный, он удалился на нос судна и сидел там в оцепенении, обхватив голову руками.

Лишь на короткое время он вышел из прострации - когда увидел либурны Октавиана, гнавшиеся за ним. Впрочем, враги удовольствовались тем, что захватили корабль с драгоценной столовой утварью. Либурны отстали, уводя с собой добычу. И Антоний вновь погрузился в оцепенение. Так просидел он четверо суток, пока корабль не пристал к берегу Пелопоннеса. Тогда, наконец, он согласился разделить ложе с Клеопатрой. Одновременно он послал гонца к Канидию – с приказом отступать с войском в Македонию. Но было уже поздно…

После бегства Антония битва продолжалась еще несколько часов.

Напрасно цезарианцы кричали противникам о бегстве их предводителя, напрасно сам Октавиан громогласно обещал милость и прощение! Воины Антония не верили в предательство любимого полководца и сражались насмерть. Но их храбрость уже не могла спасти положения: к четырем часам дня флот Антония был окончательно разбит и загнан в залив, где и сдался. Число погибших с обеих сторон достигало 5 тысяч человек.

Сухопутное войско держалось еще семь дней. Вопреки всякой очевидности воины продолжали верить, что Антоний, этот "новый Геркулес", вдруг явится к своим легионам и вновь поведет их на врага. И лишь после того, как отчаявшийся Канидий бежал к Антонию – оставшееся без командующего войско сдалось победителю.

Дальнейшие события хорошо известны, отображенные многочисленными поэтами и художниками. Антоний и Клеопатра бежали в Александрию, где целый год прожигали жизнь в ожидании неминуемого конца. 1 августа 30 г. в гавани Александрии появился флот Октавиана. Последние легионы и корабли Антония перешли на сторону "молодого Цезаря". Антоний закололся, Клеопатра была взята под стражу. Спустя несколько дней какой-то крестьянин прошел в ее апартаменты, неся корзину со смоквами… Ворвавшиеся вскоре римляне увидели царицу мертвой – она лежала на ложе в царском уборе, с диадемой на голове. Предполагают, что в смоквах крестьянин пронес змею.

Так Цезарь Октавиан стал единовластным правителем Римской державы. Кончились десятилетия гражданских войн, завершилась история Республики в Риме и эллинистических царств на Востоке. Наступила новая эпоха – эпоха Римской империи. Официально это называлось "установлением Августова мира"… Происшедший перелом остро ощущали уже современники. И отнюдь не только из раболепия многие города и провинции стали вести свое официальное летоисчисление от 2 сентября 31 года (так называемая Актийская эра). Действительно: на протяжении нескольких столетий народы Средиземноморья имели основание считать этот день одним из важнейших в истории региона.

Но почему же 2 сентября произошло то, что произошло? Как мотивируется поведение Антония и Клеопатры? В чем причина столь странного бегства двух людей, кажется, больше всех заинтересованных в победе?

Античные авторы объясняют: Клеопатра бежала из женской робости и коварства, Антоний – в порыве безумной, постыдной страсти. Они и не могут объяснять по-иному, так как пишут со слов самого Октавиана и его официозных историков. Это объяснение хорошо согласуется с карикатурными образами "египетской фурии" и "влюбленного безумца", созданными октавиановской пропагандой еще до Актийской битвы. Но согласуется ли оно с действительностью?

Современные ученые в этом сильно сомневаются. Еще в прошлом веке было выдвинуто множество гипотез, пытавшихся рационально объяснить поведение Антония и Клеопатры. Особенное распространение получила "теория прорыва", разработанная Ж. де ла Гравьером и сохранившая некоторую популярность до сих пор. Согласно ей, Антоний и Клеопатра с самого начала махнули рукой на армию и пытались прорваться с флотом в Египет, где оставалось 11 нетронутых легионов. Но прорваться удалось лишь части флота; большая его часть, из-за неожиданно наступившего штиля была оттеснена в гавань и сдалась.

Эта теория, однако, не может объяснить все обстоятельства, сообщаемые древними авторами. Поэтому гораздо предпочтительнее выглядит гипотеза В.Тарна, крупнейшего знатока эпохи эллинизма. Состоит она в следующем:

После маневра Аррунция, вклинившегося между центром и правым флангом антонианцев, флот Антония оказался под угрозой окружения. Видя это, корабли левого фланга и центра спешно вернулись в залив; но правый фланг не смог сделать того же из-за стоявшей сзади флотилии Клеопатры. Тогда моряки правого фланга сдались, подняв весла и прокричав приветствие Октавиану. Поняв, что битва безнадежно проиграна, Клеопатра прорвалась и ушла со своими кораблями. Антоний ринулся за ней…

Впрочем, все это остается лишь гипотезами, более или менее остроумными и правдоподобными. Подлинной правды мы не узнаем уже никогда.

* Все даты в статье – до н. э. назад

** По данным Плутарха, который опирался на не дошедшие до нас мемуары Октавиана (естественно, имевшего под рукой официальные списки). Дион Кассий приводит меньшую цифру: 230 кораблей. назад

__________________
- Который час? - Лучшее время моей ЖИЗНИ-))!

БОРЬБА С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ
(Аппиан, Гражданские войны, IV, 83; V, 67)

Дела Помпея были в таком положении. Будучи младшим из сыновей Помпея Великого, Секст Помпей вначале испытывал пренебрежительное отношение со стороны Гая Цезаря в Испании, как неспособный совершить что-либо большее по своей молодости и неопытности. Секст Помпей с небольшой кучкой людей разъезжал по океану, занимаясь разбоем и скрывая, что он Помпей. Когда к нему присоединилось для разбоя больше народа н уже образовалась значительная шайка, он открылся, что он Помпей. И тотчас все бродившие без дела и служившие раньше солдатами его отца или брата стали сбегаться к нему, как к своему вождю. Арабион также прибыл к нему из Африки, будучи, как я упоминал выше, лишен отцовского наследия. После того, как у Помпея собралась таким образом масса людей, дело дошло уже до более важных предприятий, чем морской разбой, и имя Помпея стало популярным по всей Испании, наиболее обширной из провинций, тем более что он объезжал ее быстро, появляясь то здесь, то там, но избегая встречи с правителями провинций, назначенными Гаем Цезарем. Гай Цезарь, узнав об этом, послал Каррину с большим войском, чтобы уничтожить Помпея. Последний, обладая более подвижными военными силами, истощал противника, то внезапно появляясь, то исчезая, и успел завладеть уже некоторыми как мелкими, так и более крупными городами.
Между тем Рим страдал от голода, так как купцов с Востока удерживал страх перед Помпеем и Сицилией, с Запада - то обстоятельство, что Сардиния и Корсика были также в руках Помпея, ив Африки хлеб не приходил, так как те же враги господствовали на обоих морских берегах. Цены на все продукты в Риме поднялись, и так как причину бедствия видели во вражде между вождями, то их бранили и требовали примирения с Помпеем. Так как Цезарь и теперь не сдавался, Антоний настаивал, чтобы он поспешил начать войну ради устранения голода. Вследствие того что средств на это у Цезаря не было, он издал приказ, чтобы все владеющие рабами, внесли за каждого половину тех 25 драхм, которые постановлено было взыскать на войну с Кассием и Брутом, а также чтобы известную долю вносили и все те, кто получал наследство. Приказ этот встречен был взрывом негодования в народе, сердившимся на то, что после того как истощена общественная казна, ограблены провинции, обременили и Италию поборами, податями, конфискациями, и все зто не на ведение внешних войн и не на расширение пределов государства, а на личную вражду из-за власти, откуда и пошли проскрипции, убийства, общий голод, а теперь хотят лишить и последних средств. Собравшаяся толпа подняла шум, бросала камнями в тех, кто не хотел к ней присоединиться, грозила разграбить и сжечь их дома, и это продолжалось до тех пор, пока все множество народа не пришло в возбуждение.

Перев. Е. Г. Кагарова.

СОГЛАШЕНИЕ С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ
(Аппиан, Гражданские войны, V, 72)

По уговорам матери Помпея Муции и его жены Юлии, все трое (1) сошлись снова на омываемом со всех сторон морем моле Дикеархии, в окружении сторожевых судов, и пришли к соглашению на следующих условиях: война прекращается на суше и на море; торговля беспрепятственно производится повсеместно (2). Помпей выводит гарнизоны, какие у него были в Италии, не принимает более беглых рабов, его суда не пристают к берегам Италии; в его власти остаются Сардиния, Сицилия, Корсика и другие острова, какими от в то время владел, на тех же основаниях, на каких Антоний и Цезарь владеют остальными провинциями, Помпей высылает римлянам хлеб, который издавна эти области должны были доставлять; он получает также Пелопоннес; в свое отсутствие он мог выполнять консульские обязанности через любого из своих друзей; его имя вносится в списки верховных жрецов. Таковы были условия, касавшиеся самого Помпея. Именитым изгнанникам обеспечивалось возвращение на родину, за исключением осужденных народным голосованием и приговором суда за убийство Цезаря. Лицам, бежавшим из страха и потерявшим свое имущество насильственно, все возвращается в целости, за исключением движимостей, осужденным выдается четвертая часть. Сражавшиеся на стороне Помпея рабы признаются свободными, свободные же, с прекращением военной службы, получают те же награды, что и солдаты Цезаря и Антония.

Перев. А. И. Тюменева.

1. Имеется в вицу соглашение 39 г. до н. э. в Путеолах, приморском городе Кампании, между триумвирами и Секстом Помпеем.
2. Этот пункт договора имел важное значение, так как флот Секста Помпея препятствовал подвозу хлеба в Италию и в первую очередь в Рим из Африки и Сицилии.

__________________
- Который час? - Лучшее время моей ЖИЗНИ-))!

БОРЬБА МАРИАНСКОЙ И СУЛЛАНСКОЙ ПАРТИЙ
(Аппиан, I, 55-60)

Все убийства и гражданские волнения оставались пока делом отдельных партий. Но затем руководители партий боролись уже друг против друга как на войне, при помощи больших армий, причем сама родина служила им как бы призом. Начало и повод к этому тотчас же вслед за Союзнической войной (1) дали такие обстоятельства.
Когда Митридат, царь Понта и других племен, вторгся в Вифинию, Фригию и в соседние с ними части Малой Азии, как у меня рассказано об этом в предшествующей книге, Сулла (2), бывший тогда консулом, получил по жребию командование в эту войну над малоазийской армией. Он находился еще в Риме. Марий (3), считая предстоящую войну легкой и прибыльной и желая получить командование, склонил на свою сторону многими обещаниями трибуна Публия Сульпиция помочь ему. Вместе с тем Марий обнадежил новых граждан из числа италийцев, составляющих при голосовании меньшинство, что он распределит их по всем трибам. При этом Марий ничего не говорил им еще наперед о той помощи, которую он рассчитывал получить от них для себя, но, разумеется, хотел воспользоваться ими, как готовыми на все прислужниками. Сообразуясь со всем этим, Сульпиций тотчас же внес законопроект (4). Если бы он был утвержден, осуществилось бы все, чего желали Марий и Сульпиций, так как новые граждане давали значительный перевес в сравнении со старыми. Последние это понимали и оказывали энергичное сопротивление новым гражданам. С той и с другой стороны были пущены в ход дубины и камни. Беда росла. Консулы боялись приближающегося дня, назначенного для обсуждения законопроекта, и объявили многие дни неприсутственными в течение зимнего срока, как это бывало во время праздников. Этой мерой консулы рассчитывали отсрочить голосование законопроекта и ожидаемого в связи с ним бедствия.
Сульпиций, однако, не дождавшись окончания неприсутственных дней, приказал своей партии явиться на форум со спрятанными кинжалами и пустить их в дело, когда придет надобность, причем, если будет нужно, не давать пощады и консулам. Когда все было готово, Сульпиций заявил протест против объявления неприсутственных дней, как противозаконного, и требовал, чтобы консулы Корнелий Сулла и Квинт Помпей немедленно же отменили их и чтобы обсуждение законопроекта поставлено было в порядок дня. Поднялся шум.
Приготовленные Сульпицием люди обнажили кинжалы и стали грозить убить сопротивлявшихся консулов, пока Помпею не удалось тайно убежать, а Сулла ушел, как бы собираясь обсудить создавшееся положение. В это время сторонники Сульпиция убили сына Помпея, приходившегося свойственником Суллы, за то, что он в своей речи говорил слишком свободно. Сулла вернулся и отменил неприсутственные дни. Сам он спешил в Капую к стоявшему там войску, чтобы оттуда переправиться в Малую Азию на войну против Митридата. Он тогда не подозревал, что против него велись интриги. Сульпиций же, после того как неприсутственные дни были отменены и Сулла уехал из Рима, провел утверждение законопроекта и то, ради чего все это было устроено: немедленно же вместо Суллы полководцем в войне против Митридата был избран Марий.
Когда об этом узнал Сулла, он счел необходимым решить дело вооруженной силой. Он созвал собрание своего войска, которое также стремилось в поход против Митридата, смотря на поход, как на выгодное предприятие, и думая, что теперь Марий наберет вместо них другое войско. На собрании Сулла говорил о наглом в отношении его поступке Сульпиция и Мария, не распространяясь ясно о всем прочем: он не решался еще говорить о предстоящей войне против них, а убеждал лишь войско быть готовым к исполнению его приказаний. Воины понимали, что у Суллы было на уме, и, боясь за самих себя, как бы им не пришлось потерять поход, сами открыли намерения Суллы и требовали от него вести их смело на Рим. Обрадованный Сулла тотчас же двинул в поход шесть легионов (5). Командиры войска, за исключением лишь одного квестора, не соглашаясь вести войско против своей родины, убежали в Рим.
На пути Суллу встретили послы оттуда и спросили его: почему он с вооруженной силой идет на родину? Сулла отвечал им: освободить ее от тиранов. То же самое он дважды и трижды повторил другим послам, явившимся к нему, прибавив все-таки, что если они хотят, то пусть соберут на Марсово поле (6) сенат вместе с Марием и Сульпицием, и он тогда поступит согласно вынесенному решению. Когда Сулла приближался уже к Риму, явился его товарищ по консульству Помпей, одобрил его поступок, выражая свое удовольствие всем происходящим и предоставляя себя всецело в его распоряжение. Марий и Сульпиций, которым нужен был еще некоторый срок для подготовки к борьбе, послали новых послов к Сулле, как бы по поручению сената. Послы просили Суллу не располагаться лагерем ближе 40 стадий от Рима, пока сенат не обсудит создавшегося положения. Сулла и Помпей, хорошо поняв намерения Мария и Сульпиция, обещали так поступить, но лишь только послы удалились, последовали за ними.
Сулла занял с одним легионом Эсквилинские ворота и укрепления, расположенные около них; с другим легионом Помпей занял Коллинские ворота. Третий легион направился к деревянному мосту, четвертый оставался перед укреплениями в качестве резерва. С остальными двумя легионами Сулла вошел в город как враг и в мыслях, и на деле. Поэтому окрестные жители, защищаясь от него, бросали на него сверху что попало и делали это до тех пор, пока он не пригрозил им спалить их дома.
Тогда они остановились. Марий и Сульпиций встретили Суллу у Эсквилинского форума с теми силами, какие успели вооружить. И тут произошла встреча врагов, в первый раз в Риме, уже не в виде междоусобной распри, но по-настоящему, под звуки труб, в предшествии знамен, по военному обычаю. До такого бедствия довели междоусобные распри, на которые своевременно не было обращено внимания. Когда воины Суллы готовы были обратиться в бегство, он схватил знамя, бросился вперед в бой. Из почтения перед вождем, из страха перед позором потерять знамя воины тотчас же остановились в своем бегстве. Сулла вызвал свежие силы из состава войска, послал других по так называемой Субурской дороге в обход врага, где они должны были ударить в тыл врага и окружить его. Отряд Мария плохо сражался с напавшими на него свежими войсками, боясь быть окруженным шедшими в обход его. Стали созывать на бой всех прочих граждан, остававшихся еще в домах, обещали свободу рабам, если они примут участие в бою. Когда ни один человек к ним не явился, они все в отчаянии тотчас же убежали из города и вместе с ними же из числа знати те, которые действовали заодно с ними.
Сулла повернул затем на так называемую Священную дорогу. Там он тотчас же приказал подвергнуть наказанию на виду у всех некоторых из числа своих воинов, которые попутно занимались мародерством. После этого Сулла поставил во всех частях Рима караулы, обходил их в течение всей ночи сам вместе с Помпеем с тою целью, чтобы не произошло какого-либо насилия ни со стороны напуганных граждан, ни со стороны победителей. При наступлении дня Сулла и Помпей созвали народное собрание и в нем печаловались на то, что государство с давнего времени находится в руках лиц, гоняющихся за приобретением расположения народа, и что они вынуждены были предпринять все происшедшее. Сулла и Помпей внесли вместе с тем предложение не представлять в народное собрание ничего, что предварительно не было бы подвергнуто обсуждению в сенате, как это принято было с давних пор, но давно уже нарушалось; голосование должно происходить не по трибам, но как это установил царь Тулл Гостилий (7), по центуриям. Этими двумя мерами Сулла и Помпей рассчитывали устроить так, чтобы ни один законопроект не вносился в народное собрание, прежде чем он не будет обсужден в сенате, чтобы голосование было не в руках неимущих и самых смелых, но в руках лиц, обладающих достатком и здравым смыслом. Этим надеялись пресечь в дальнейшем поводы к междоусобным распрям. Лишив трибунов, власть которых приняла по преимуществу тиранический характер, многих прерогатив их власти, Сулла и Помпей зачислили в сенат, бывший тогда очень малолюдным и к тому же не пользовавшийся никаким влиянием, сразу 300 наиболее знатных людей. Все распоряжения Сульпиция, изданные консулами за время после объявления неприсутственных дней, были отменены, как незаконные.
Таким образом междоусобные распри переходили из споров и борьбы на почве честолюбия в убийства, а из убийств в открытые войны, и гражданское ополчение тогда впервые вступило в родную землю, как во вражескую страну. С тех пор междоусобные распри, которые решались с применением военной силы, не прекращались, происходили постоянные вторжения в Рим, бои около укреплений и все прочее, что полагается во время войн, так как среди действовавших насилием пропало всякое уважение к закону, государству, родине.

Перев. С. А. Жебелева.

1. Союзническая война - см. прим. № 1 на стр. 111.
2. Люций Корнелий Сулла - консул 88 г., вождь аристократической партии (оптиматов), в 87 г. был объявлен вне закона. С 82 по 79 г. был диктатором.
3. Гай Марий принадлежал к партии популяров, семь раз исполнял должность консула. Сражался с Югуртой, кимврами и тевтонами, участвовал в Союзнической войне. Был инициатором военной реформы римской армии.
4. Законопроект Сульпиция Руфа содержал следующие вопросы: во-первых, исключались из сената все имеющие больше чем 2 тысячи денариев долга; во-вторых, Гай Марий получал командование римской армией вместо Суллы в борьбе против Митридата; в-третьих, италики, получившие права гражданства в результате Союзнической войны, приписывались к каждой из 35 триб.
5. Легион - единица римского войска (около 5-6 тысяч человек) состоял из 10 когорт, 30 манипул, 60 центурий.
6. Марсово поле - место собраний центуриатных комиций (находилось на берегу реки Тибра).
7. Тулл Гостилий - третий по счету царь царского периода города Рима, по традиции правил после Ромула и Нумы Помпилия.

ВРАЖДА МАРИЯ И СУЛЛЫ
(Плутарх, Сулла, 7-10, 31-35)

Считая в своих мечтах о будущем консульскую власть чем-то ничтожным, Сулла обратил все помыслы на войну с Митридатом. Его соперником выступил Марий (1). Этому человеку, немощному телом, оказались вследствие старости не по плечу военные действия внутри самой страны, но им владела нестареющая страсть - безумная жажда почестей и славы, и он рвался из пределов отечества в заморскую войну. В то время как Сулла находился при войске и заканчивал там свои дела, Марий безвыездно пребывал в Риме и занимался подготовкой той самой губительной распри, которая одна принесла Риму больше вреда, чем все его враги вместе взятые...
Марий, между тем, привлек к себе трибуна Сульпиция (2). Человек этот не имел себе равного в самых ужасных злодеяниях, так что приходилось спрашивать не о том, кого другого он превосходит своей низостью, а разве лишь о том, в какого рода низостях он превосходит самого себя. Он был до такой степени беззастенчив в своей грубой наглости и так падок на всякого рода постыдные и грязные дела, что, продавая право римского гражданства вольноотпущенникам и иностранцам, открыто подсчитывал свою выручку на столе посреди форума. Он содержал три тысячи человек, вооруженных кинжалами, и окружил себя толпой готовых на все юношей из сословия всадников, которых называл противосенатом. Он провел закон, запрещавший сенаторам брать взаймы свыше двух тысяч драхм, а сам оставил после себя три миллиона драхм долгу. Этот человек, посланный Марием в народ, насилием и железом привел в замешательство все государственные дела. Он издал целый ряд дурных законов, в том числе - закон о предоставлении Марию верховного командования в войне против Митридата. Вследствие этого консулы положили прервать деятельность судебных учреждений. Тогда Сульпиций во главе толпы напал на них в то время, как они вели собрание у храма Диоскуров (3). При этом многие были убиты, в том числе - на форуме - подросток, сын консула Помпея. Самому Помпею удалось скрыться и бежать. Суллу погоня загнала в дом Мария, и здесь он был вынужден отменить запрет деятельности судебных учреждений. Ввиду этого Сульпиций, лишив Помпея консульской власти, оставил ее за Суллой и ограничился тем, что передал Марию войну с Митридатом. В Нолу (4) были немедленно посланы военные трибуны, чтобы принять войско и привести его к Марию.
Сулле, однако, удалось предупредить их и бежать в свой лагерь. Его воины, узнав о случившемся, побили камнями военных трибунов. В Риме, в свою очередь, сторонники Мария избивали друзей Суллы и грабили их имущество. Началось всеобщее смятение: одни бежали в город из лагеря, другие из города перебирались в лагерь. Сенат больше не принадлежал самому себе, всецело повинуясь приказаниям Мария и Сульпиция. Когда [Марий] узнал, что Сулла идет в Рим, он выслал двух преторов, Брута и Сервилия, чтобы запретить ему дальнейшее движение вперед. За их попытку надменно говорить с Суллой солдаты едва не убили их, переломали их фасции, сорвали с них окаймленные пурпуром тоги, а самих с великим позором отослали обратно. Когда в Риме увидели, что они лишены знаков преторского достоинства и несут весть не о прекращении бунта, а о том, что положение непоправимо, это вызвало страшный упадок духа. Сторонники Мария готовились изо всех сил. Сулла во главе шести полных легионов вместе со своим товарищем по должности двигался от Нолы. Он видел, что войско его горит желанием немедленно идти на Рим, но кол»»»»ся в душе, боясь опасности. У Пикцин (5) его встретило посольство с просьбой не делать на город внезапного нападения, так как сенат в своих постановлениях пойдет навстречу всем его справедливым требованиям. Сулла изъявил свое согласие остановиться лагерем в этом самом месте и даже приказал начальникам размерить площадь для лагеря, как это принято было делать. Послы поверили ему и удалились. Но как только они ушли, Сулла тотчас же выслал вперед Люция Басилла и Гая Муммия и захватил с их помощью городские ворота и стены, что у холма Эсквилина.
Между тем Марий, отброшенный к храму Земли, стал призывать к оружию рабов, суля им через глашатая свободу. Но вражеский натиск сломил его силы, и он бежал из города.
Тут Сулла собирает сенат и осуждает на смерть самого Мария и с ним некоторых других, в том числе Сульпиция, народного трибуна. Сульпиций был убит, так как его выдал раб. Последнему Сулла дал свободу, а затем велел сбросить его с Тарпейской скалы (6). Что же касается Мария, то за его голову Сулла назначил денежную награду... Поступки Суллы возбуждали в сенате открытое негодование. Народ же явно показал ему свою неприязнь и свел с ним счеты на деле. Когда Ноний, племянник Суллы, и Сервий стали добиваться магистратур, то их позорно отвергли на выборах (7), вместо них были избраны другие лица, и именно такие, избранием которых народ рассчитывал особенно уязвить Суллу... Чтобы смягчить общественную ненависть, Сулла провел в консулы человека враждебной партии, Люция Корнелия Цинну, предварительно же привлек Цинну на свою сторону и связал клятвами и страхом проклятий.
...Не успел [Циина] получить власть, как тотчас же принялся расшатывать существующий порядок. Он приготовил все, чтобы возбудить против Суллы судебное преследование, и выставил в качестве обвинителя Виргиния, одного из народных трибунов. Но Сулла оставил бее внимания и обвинителя, и суд и поспешил в поход против Митридата.
...Положив начало резне, Сулла не прекращал ее и наполнил город убийствами без счета и конца. Многие пали вследствие личной вражды, без всякого столкновения с самим Суллой; угождая своим приверженцам, он выдавал людей им на расправу... Немедленно после этого Сулла составил проскрипционный список (8) в восемьдесят человек, не посоветовавшись ни с кем из магистратов. Последовал взрыв всеобщего негодования, а через день Сулла объявил новый список в двести двадцать человек, затем третий - не меньший.
После этого он обратился с речью к народу и сказал, что в списки он внес только тех, кого припомнил, а если кто-нибудь ускользнул от его внимания, то он составит еще другие такие списки. И он помещал в списки всякого, кто принял и укрыл в своем доме кого-либо из жертв, карая смертью человеколюбие и не щадя ни брата, ни сына, ни родителей, а всякому убившему опального он назначал в награду два таланта (9), платя за убийство, хотя бы раб убил своего господина или сын отца. Но самой вопиющей несправедливостью являлось то, что он лишал гражданской чести сыновей и внуков опальных и подвергал конфискации их имущество. Проскрипции свирепствовали не только в Риме, но и по всем городам Италии. От убийств не защищали ни храмы богов, ни очаг гостеприимства, ни отчий дом; мужья гибли в объятиях супруг, сыновья - в объятиях матерей. При этом павшие жертвой гнева и вражды были лишь каплей в море среди тех, кого казнили ради их богатства. Палачи имели повод говорить, что такого-то сгубил его огромный дом, этого - сад, иного - теплые купанья. Так, Квинт Аврелий, человек, далекий от политики, читал как-то, выйдя на форум, имена внесенных в списки в полной уверенности, что бедствие затрагивает его лишь в меру его сочувствия чужому горю. И вдруг он там находит собственное имя. «Ах, я несчастный, - воскликнул он, - меня преследует мое альбанское имение». И как только он немного отошел, его убил кто-то, погнавшийся за ним следом.
Между тем Марий, находясь под угрозой плена, лишил себя жизни. Сулла вошел в Пренесте и там сперва судил и наказывал каждого человека поодиночке, а затем, как бы по недостатку времени, собрал всех в одно место - их было двенадцать тысяч человек - и приказал перебить...
Но, кажется, всего невероятнее случай с Люцием Катилиной (10). В то время когда исход войны был еще под сомнением, он убил своего брата, а теперь стал просить Суллу, чтобы тот внес покойника в проскрипционные списки как живого. Сулла так и сделал. В благодарность за это Каталина убил некоего Марка Мария (11), члена враждебной партии, и принес его голову Сулле, сидевшему на форуме, а затем подошел к находившейся вблизи кропильнице Аполлона и омыл себе руки.
Не говоря уже об убийствах, прочие мероприятия Суллы тоже заставляли общество страдать. Так, он провозгласил себя диктатором и таким образом возобновил магистратуру, которой не существовало в течение ста двадцати лет. Через народное собрание было проведено постановление, которое не только избавляло Суллу от ответственности за все содеянное им прежде, но и на будущее время предоставляло ему право казнить смертью, конфисковать имущество, основывать колонии, строить и разрушать города, давать и отнимать престолы. Как надменный деспот, распродавал он конфискованные имения, восседая на своем кресле, и горше всяких грабежей были его раздачи. Он щедрой рукой дарил красивым женщинам, певцам, комедиантам и проходимцам-вольноотпущенникам земли с обширным населением, доходы с целых городов...
Триумф Суллы был отпразднован с крайней пышностью. Роскошна и редкостна была добыча, отнятая у царя (12), но лучшим украшением триумфа, картиной действительно прекрасной, были римские изгнанники (13). Самые родовитые и богатейшие из граждан с венками на головах следовали за Суллой и называли его спасителем и отцом в благодарность за то, что он возвратил их на родину и вместе с ними их жен и детей. По окончании торжества Сулла произнес в народном собрании речь, в которой дал обзор своих деяний. Успехи, которыми он был обязан счастью, он перечислял не менее усердно, чем свои личные заслуги, и в заключение потребовал, чтобы за все это ему присвоили наименование «Счастливого» - таков, приблизительно, смысл слова Felix. В своей личной переписке с греками и в деловых сношениях с ними Сулла именовал себя Элафродитом (14) и, в частности, трофеи, которые он воздвиг на нашей земле, носили такую надпись: Люций Корнелий Сулла Эпафродит. Когда Метелла родила ему двойню, то он назвал мальчика Фаустом, а девочку Фаустой. Слово «faustus» обозначает у римлян счастливое и веселое.
Вот еще пример того, насколько больше полагался Сулла на счастливый случай, чем на собственные действия: после того как он пролил столько крови и произвел в государстве такую коренную ломку, такой решительный переворот, он не задумался сложить с себя полномочия и предоставил народу полную возможность в комициях выбрать себе консула, а сам держался в стороне от комиций и прохаживался по форуму как частный человек, готовый дать отчет всякому желающему...

Перев. М. Н. Дювернуа.

1. Гай Марий - см. прим № 3 на стр. 115.
2. Сульпиций Руф - см. прим. № 4 на стр. 115.
3. Храм Диоскуров (согласно мифу сыновей Юпитера - Поллукса и Кастора) был расположен на форуме.
4. Нола - город в Кампании, где в то время находились войска Суллы, предназначенные к походу против понтийского царя Митридата.
5. Местонахождение Пикцина неизвестно, данное название у других античных авторов не встречается.
6. Тарпейская скала - крутой юго-западный склон Капитолийского холма, с которого сбрасывали преступников, приговоренных к смертной казни.
7. Имеются в виду выборы консулов на 87 г. до н. э.
8. Проскрипционные списки - списки лиц, объявленных вне закона, которых любой человек мог подвергнуть смертной казни; имущество их конфисковалось и переходило в государственную казну.
9. Талант - см. прим № 1 на стр. 49.
10. Люций Сергий Катилина, в дальнейшем известен, как организатор так называемого «заговора Катилины» (63-62 гг. до н. э.).
11. Марк Марий Гратидиан - племянник и сторонник Гая Мария.
12. Под «царем» здесь подразумевается Митридат Понтийский.
13. Римские изгнанники - имеются в виду сторонники партии оптиматов, изгнанные Марией и возвращенные Суллой.
14. Эпафродит - тот, кому покровительствует Афродита, богиня любви и красоты у древних греков.

__________________
- Который час? - Лучшее время моей ЖИЗНИ-))!

Борьба с Карфагеном.


Рим накануне заморских завоеваний.

К середине III в. до н.э. после завоевания Италии и превращения в мощную региональную державу Рим оставался еще довольно отсталой, в основе своей крестьянской страной с натуральным хозяйством и архаической культурой, захолустьем эллинистического средиземноморского мира. Даже собственную монету римляне начали чеканить только после войны с Пирром.

В перенаселенной аграрной стране земли и добычи, захваченной в ходе завоевания Италии, не могло хватить надолго. То, чего нельзя было получить с помощью слаборазвитой экономики, могла дать только война. К ней толкала и сама организация Италии под римской властью. Зависимые союзники не платили Риму никакой дани и предоставляли в его распоряжение свои силы и средства лишь в военное время. Регулярная эксплуатация их ресурсов была возможна только в ходе дальнейших завоеваний уже за пределами Италии.

В течение столетия, примерно с середины до середины II вв. до н.э., эти завоевания превратили Рим в могучую мировую империю, под властью которой оказалось все Средиземноморье, и способствовали глубоким переменам в хозяйстве, обществе и культуре.

Если основные политические институты Рима-полиса сформировались во время борьбы сословий, то экономика, общество и культура, присущие зрелому полису, сложились именно в это столетие римской истории, так же как и система организации и эксплуатации его заморских владений и союзников.

Борьба с Карфагеном.

После подчинения Италии римляне должны были сделать трудный выбор между двумя направлениями дальнейшей экспансии. К северу от их владений лежали плодородные слабоосвоенные равнины Цизальпинской Галлии, к югу остров Сицилия с его благодатной землей и богатыми греческими городами.

Галлы, населявшие долину реки По, были слабее римлян, но, оказавшись в опасности, могли обратиться за помощью к своим собратьям из Трансальпинской Галлии с их неисчислимыми силами. В этом случае исход борьбы стал бы совершенно непредсказуемым.

Сицилийские греки не могли оказать Риму сколько-нибудь серьезного сопротивления, но на Сицилию претендовала Карфагенская держава, находившаяся тогда в расцвете своего могущества. Владения Карфагена охватывали западную часть Северной Африки, Южную Испанию, Сардинию, Корсику и большую часть Сицилии.

Так же, как и Рим, Карфаген был олигархическим полисом, имевшим множество зависимых от него союзников и занимавшим чрезвычайно выгодное географическое положение. Однако его экономика по своему развитию намного опережала римскую.

У карфагенян были процветающие рабовладельческие хозяйства в Северной Африке. Кроме того, они держали под своим контролем посредническую торговлю между Западным и Восточным Средиземноморьем. Торговые флотилии карфагенян совершали далекие путешествия за пределы Средиземноморья. Карфагенские моряки, как и их финикийские предки, считались лучшими в мире.

Поскольку в Карфагене практически не было свободного крестьянства, его пехота состояла из наемников, набранных со всего света, и своими боевыми качествами уступала римской. Но у него была прекрасная кавалерия из подчиненных ему ливийских племен, а его военный флот, состоявший из громадных пятиярусных кораблей, пентер, являлся одним из самых могучих в Средиземноморье. У римлян же имелись только небольшие сторожевые корабли. Исход войны между Римом и Карфагеном, мощными сухопутной и военно-морской державами, было также невозможно предсказать.

Рим оказался втянутым в войну с Карфагеном в 264 г. до н.э. из-за спора о том, кому владеть городом Мессана, контролировавшим самую удобную переправу из Италии в Сицилию. Это была первая из трех так называемых Пунических войн [1], исход которых определил судьбу всего средиземноморского мира.

Первая Пуническая война (264 241 гг. до н.э.) привела к захвату Римом Сицилии, Сардинии и Корсики. Вторая Пуническая или Ганнибалова война, названная так по имени великого карфагенского полководца (218 201 гг. до н.э.), привела к разгромуКарфагена и переходу западного Средиземноморья под власть Рима. Третья Пуническая война (149 146 гг. до н.э.) представляла собой расправу Рима со своим вековым противником. Она закончилась гибелью Карфагенского государства и уничтожением самого Карфагена.

Первая Пуническая война (264 241 гг. до н.э.) и ее последствия.

Война началась успехами римского оружия. Римская армия, переправившись на Сицилию, разбила войска союзника Карфагена сиракузского царя Гиерона II и заставила его вступить в союз с Римом.

Через три года вся Сицилия, за исключением нескольких приморских крепостей на ее западном побережье, оказалась под властью Рима. Но, опираясь на эти неприступные крепости и на свои базы на Сардинии и Корсике, карфагенский флот безнаказанно опустошал берега Италии. Карфагенские адмиралы хвалились, что вскоре не позволят римлянам даже помыть руки в море.

Римлянам пришлось строить большие военные корабли и учиться воевать на море. С помощью приморских городов Великой Греции они сумели создать и обеспечить экипажами флот в сто пентер, снабженный новым секретным оружием, абордажными мостиками со стальными крючьями на конце, позволявшими им намертво сцепляться с карфагенскими кораблями и превращать морской бой в сухопутный. При Милах в 260 г. до н.э. римский флот одержал свою первую победу над карфагенским.

После этого в 256 г. до н.э. римляне послали свою армию в Африку против самого Карфагена. Однако после первых успехов в следующем году она была разбита. Во время эвакуации уцелевших воинов флот римлян попал в бурю и целиком погиб. Римские адмиралы научились воевать на море раньше, чем плавать с оглядкой на бури, рифы и течения. Только после гибели нескольких флотилий они стали прислушиваться к советам своих греческих капитанов.

Провал экспедиции в Африку снова привел к перенесению центра боевых действий на Сицилию. Римские победы на суше и на море чередовались с тяжелыми поражениями. Особенно досаждал римлянам молодой карфагенский полководец Гамилькар Барка, совершавший успешные набеги против римских войск на Сицилии и удачные десантные операции на побережье Италии.

К этому времени длительная война так истощила ресурсы обоих противников, что ни у одного из них не хватало сил для решающего удара. Наконец, в Риме богатые граждане добровольно пожертвовали свои средства на военные нужды; римлянам удалось построить новый военный флот и в 241 г. до н.э. нанести карфагенянам решающее поражение в битве у Эгатских островов.

У Карфагена больше не было средств на строительство нового флота и плату наемникам. Им пришлось заключить мир, продиктованный Римом. Согласно его условиям, карфагеняне должны были уступить Риму Сицилию и выплатить в течение 10 лет громадную контрибуцию в 3200 талантов серебра. Спустя несколько лет, воспользовавшись трудным положением Карфагена, против которого восстали его собственные наемники, римляне отняли у него также Сардинию и Корсику.

Сицилия, а также Сардиния и Корсика стали первыми римскими провинциями, заморскими территориями Рима, которыми управляли римские магистраты и жители которых платили Риму налоги за пользование своей землей и могли быть в случае необходимости призваны в римскую армию.

Первая Пуническая война была самой длительной и тяжелой из тех, которые до этого приходилось вести Риму. Она обернулась для него громадными потерями: погибло около 100 тысяч римлян и их союзников, а также 500 боевых кораблей. Но и захваченная добыча была больше той, которая досталась римлянам после всех их побед в Италии.

Ганнибалова война (218 201 гг. до н.э.).

Подавив восстание наемников в Карфагене, Гамилькар Барка начал подготовку новой войны против Рима. С небольшой армией он высадился в Испании, которая, благодаря своим плодородным землям и богатым залежам драгоценных металлов, могла стать удобной базой для этой войны. В течение примерно 20 лет карфагеняне воевали с населявшими Испанию племенами иберов и кельтов.

После гибели Гамилькара, а затем его зятя и преемника Гасдрубала в 221 г. до н.э. командующим карфагенскими силами в Испании стал старший сын Гамилькара двадцатипятилетний Ганнибал. К этому времени юго-восточные области href="geo-ispania.htm">Испании с их богатейшими месторождениями металлических руд были завоеваны карфагенянами, многие иберийские племена оказались под их властью и пополняли их армию своими воинами. Ганнибал начал готовить поход на Италию, задуманный его отцом.

Римляне не сумели вовремя разглядеть надвигающуюся угрозу. Их внимание отвлекала война с галлами. В 232 г до н.э. народный трибун Гай Фламиний добился вопреки воле сената принятия закона о разделе между безземельными гражданами земли, захваченной в начале III до н.э. у галлов-сенонов и включенной в состав общественного поля. В ответ на это цизальпинские галлы, объединившись со своими собратьями из-за Альп, напали на Италию.

Война с галлами (225 222 гг. до н.э.) потребовала от римлян мобилизации всех их сил. Но в конце концов галлы были разбиты сначала в Италии, а затем и в Цизальпинской Галлии, где была захвачена одна из их главных крепостей Медиолан (современный Милан). Многие галлы были изгнаны со своей земли. В 218 г. до н.э. римляне основали в долине реки По две большие колонии Плаценцию и Кремону, после чего цизальпинские галлы снова взялись за оружие.

Ганнибал внимательно следил за этими событиями. Он решил разгромить Рим, используя его противоречия со своими галльскими соседями и италийскими союзниками. Для этого необходимо было перенести центр боевых действий на территорию Италии. Поскольку на море господствовал римский флот, Ганнибалу пришлось выбрать трудный и опасный путь по суше.

Весной 218 г. до н.э. его армия двинулась в поход из Испании в Италию. Так началась вторая Пуническая или Ганнибалова война (218 201 гг. до н.э.) самое тяжелое испытание в истории Рима. От ее исхода зависела не только судьба Рима и Карфагена, но и всего Средиземноморья.

Когда осенью 218 г. до н.э. армия Ганнибала ценой неимоверных мучений одолела засыпанные снегом альпийские перевалы и спустилась в долину реки По, от нее осталась едва ли половина первоначального состава. Уцелевшие воины были истощены и измучены до предела. Однако галлы массами вливались в ее ряды и помогали Ганнибалу всем, чем могли. Поэтому вскоре ее боеспособность была полностью восстановлена.

Зимой 218 г. до н.э. Ганнибал разбил римскую армию на реке Требия, а весной следующего года, обойдя преграждавшие ему путь римские войска, вторгся в Этрурию и пошел на Рим. Армия под командованием консула Гая Фламиния, стремилась догнать его как можно скорее, не заботясь о разведке и охранении. В узком проходе между холмами и Тразименским озером она попала в засаду и была истреблена почти целиком вместе с консулом. Пленных римлян Ганнибал продал в рабство, а их италийских союзников отпустил по домам, наказав передать всем землякам, что он сражается против Рима за свободу Италии.

Ганнибал прошел через центральные области Италии, сплошь заселенные римскими гражданами, разоряя и сжигая все на своем пути, и обосновался в южной части Апеннинского полуострова, где находились самые ненадежные союзники Рима. И обещаниями и угрозами он пытался привлечь их на свою сторону, но ни один из союзных городов не открыл ему свои ворота.

Оказавшись после гибели двух своих армий в чрезвычайной ситуации, римляне избрали самого старого и мудрого из своих полководцев Квинта Фабия Максима диктатором, то есть магистратом с неограниченной властью. Он выдвинул новый план борьбы с Ганнибалом план войны на истощение.

Римская армия повсюду следовала за армией Ганнибала, стараясь двигаться в горной местности, неудобной для действий превосходной карфагенской конницы. Римляне избегали генерального сражения, но нападали на небольшие отряды карфагенян, посылавшиеся для заготовки фуража и продовольствия. Вскоре армия Ганнибала, находившаяся в богатой плодородной стране, стала страдать от нехватки припасов.

Однако еще большие страдания война на истощение причиняла римским и италийским крестьянам, ведь там, где проходила армия Ганнибала, оставались одни головешки. И римляне, и союзники требовали уничтожить Ганнибала одним решительным ударом. Фабий получил от них насмешливое прозвище Кунктатор (Медлитель).

Когда срок полномочий Фабия истек, консулами на следующий год были избраны сторонники решительных действий. Сенат повелел им дать Ганнибалу генеральное сражение и уполномочил набрать армию в два раза больше обычной 80 тысяч пехоты и шесть тысяч конницы. Множество опытных в военном деле сенаторов и всадников вступили в ее ряды. Никогда еще столь мощная армия не выставлялась Римом. У Ганнибала было всего 40 тысяч пехотинцев, но зато 10 тысяч превосходных кавалеристов.

2 августа 216 г. до н.э. в Южной Италии на удобной для действий конницы равнине состоялась фатальная для римлян битва при Каннах. Она началась наступлением римской пехоты в центре и карфагенской конницы на флангах. Римские легионы, построенные плотным боевым клином, потеснили пехоту Ганнибала, но отборная пехота карфагенян напала на них с флангов, а кавалерия, успевшая к этому времени разбить римскую конницу, налетела с тыла. У окруженных и сдавленных со всех сторон римлян только воины первых рядов могли отбиваться от противника, остальные умирали от страшной жары и давки, так и не увидев врага в лицо.

Римляне потеряли в битве при Каннах более 50 тысяч граждан и союзников, а также своих отборных офицеров: каждый третий римский сенатор и всадник (выходцы из этих привилегированных сословий занимали офицерские посты в римской армии) не вернулся с поля сражения. Битва при Каннах до сих пор считается высочайшим образцом военного искусства и изучается во всех военных академиях. Каждый полководец после Ганнибала мечтает о своих Каннах.

Политические последствия битвы при Каннах были еще тяжелее военных. На сторону Карфагена перешли некоторые италийские союзники Рима: горные племена южной Италии часть самнитов, луканы и бруттии Капуя, самый богатый после Рима город Италии, а вслед за ней и некоторые другие кампанские города, Тарент, крупнейший из городов Великой Греции, а вслед за ним и некоторые другие греческие города. Таким образом, половина Кампании и большая часть южной Италии стала базой для операций Ганнибала против римлян.

На Сицилии Сиракузы, а следом за ними и многие другие греческие города отложились от Рима и заключили союз с Карфагеном. Кроме того, македонский царь Филипп V вступил в союз с Ганнибалом и объявил Риму войну. Однако римляне сумели создать крупную коалицию греческих государств против Македонии, главными участниками которой стали Этолийский союз и Пергамское царство. Поэтому в так называемой первой Македонской войне (215 205 гг. до н.э.) боевые действия проходили в Балканской Греции и прибрежных морях, причем римляне участвовали в ней только своим флотом. Филиппу V не удалось оказать Ганнибалу сколько-нибудь существенную помощь.

Римлян спасло только то, что большая часть союзников сохранила им верность и после битвы при Каннах. И даже некоторые изменившие им союзники снова перешли на сторону Рима вслед за его первыми успехами в борьбе с Ганнибалом.

После битвы при Каннах римляне мобилизовали в армию всех граждан и союзников призывного возраста, начиная с 17 лет, даже неоплатных должников и преступников, сидевших в тюрьмах. Они выкупили у господ несколько тысяч молодых рабов и создали из них два легиона, пообещав им свободу и гражданство, если они будут храбро сражаться. Все это позволило им сформировать несколько новых армий и вести войну сразу на многих театрах военных действий: в Кампании и южной Италии против самого Ганнибала и его новых союзников, в Цизальпинской Галлии, в Испании и на Сицилии, куда послали проштрафившихся солдат, уцелевших при Каннах.

В борьбе против самого Ганнибала римляне вернулись к тактике Фабия Кунктатора, но там, где им противостояли другие карфагенские полководцы или союзники карфагенян, они вели активные наступательные действия, направляя главные удары против изменивших им городов и племен Италии. Ганнибалу со своей армией приходилось постоянно бросаться на помощь то к одним, то к другим своим союзникам, почти нигде не поспевая вовремя.

В 211 г. до н.э. римские войска после длительной осады захватили Капую и Сиракузы, подвергнув их граждан жестоким репрессиям. Затем карфагенские войска были полностью изгнаны из Кампании и Сицилии. В 209 г. до н.э. Фабий Кунктатор захватил Тарент и продал большую часть его граждан в рабство. После этого многие италийские общины, отложившиеся от Рима, вновь вернулись под его власть. В войне произошел перелом в пользу Рима.

Крупная карфагенская армия во главе с братом Ганнибала Гасдрубалом была послана из Испании на помощь Ганнибалу. Она перешла через Альпы по проторенной Ганнибалом дороге, пополнила свои ряды цизальпинскими галлами и в 207 г. до н.э. вторглась в Италию.

Однако римляне не дали Гасдрубалу соединиться с Ганнибалом. Крупными силами они перехватили его войско на севере Апеннинского полуострова у реки Метавр и полностью уничтожили. Ганнибал узнал о судьбе отправленной ему на помощь армии лишь тогда, когда ему принесли голову брата, переброшенную римлянами в его лагерь. После этого он отступил в Бруттий, на самую южную оконечность италийского сапожка, где его заблокировали превосходящие по численности войска римлян.

К этому времени не только силы Ганнибала, но и самих римлян были уже на исходе. Разоренная и истощенная бесконечными битвами, осадами и маршами, бесчисленными мобилизациями и реквизициями Италия не могла дождаться окончания боевых действий. Даже самые верные союзники Рима жаловались, что они уже больше не в состоянии выдерживать бремя этой войны. Пока Ганнибал оставался в Италии, она не могла вздохнуть свободно.

Одержав несколько побед над карфагенянами после битвы при Каннах, римляне снова попытались уничтожить Ганнибала в генеральном сражении. В результате погибла еще одна римская армия вместе со своим полководцем. Решиться на новую попытку римляне уже не могли. Война зашла в тупик.

Выход из этой патовой ситуации предложил молодой римский полководец Публий Корнелий Сципион, прославившийся своими победами в Испании, которую он отвоевал у карфагенян. Он доказывал, что только поход в Африку может избавить Италию от Ганнибала, поскольку, когда римская армия окажется под стенами Карфагена, его власти сами отзовут Ганнибала к себе на подмогу. Под давлением массы рядовых граждан и союзников сенат утвердил план Сципиона и назначил его командующим экспедиционных сил.

В 204 г. до н.э. армия Сципиона высадилась около города Утики и начала боевые действия в самом сердце карфагенских владений. В нескольких крупных сражениях ему удалось разбить войска карфагенян и их союзников, а также заручиться ценной поддержкой Масиниссы, царя одного из нумидийских союзов племен, предоставившего свою великолепную конницу в распоряжение римлян.

Когда войска Сципиона оказались на подступах к Карфагену, его власти обратились за помощью к Ганнибалу и он вынужден был вернуться со своей армией в Африку. Многие воины из Южной Италии, служившие в армии Ганнибала, отказались покинуть родину и в наказание были перебиты.

В 202 г. до н.э. армии Сципиона и Ганнибала встретились у города Зама. По своей численности они были примерно равны, но легионам Сципиона, состоявшим из опытных ветеранов, и отборной коннице Масиниссы противостояло разношерстное войско из наспех собранного карфагенского ополчения и остатков наемной армии Ганнибала. В состоявшемся сражении Сципион, один из немногих римских офицеров, уцелевших в битве при Каннах, доказал Ганнибалу, что хорошо усвоил его уроки. Карфагенская армия была окружена и наголову разбита. Ганнибал, в первый и последний раз в жизни потерпевший поражение, бежал с поля боя.

В 201 г. до н.э. карфагеняне заключили с Римом мир, условия которого им продиктовал Сципион, получивший за свои победы почетное прозвище Африканский. Они теряли все свои владения за исключением нескольких областей в Северной Африке вокруг самого Карфагена, выдавали римлянам свой военный флот и боевых слонов, обязывались отныне не начинать новых войн без согласия Рима и выплатить ему в качестве контрибуции 10 тысяч талантов серебра за 50 лет. По соседству с Карфагеном было создано зависимое от Рима Нумидийское царство во главе с Масиниссой.

В итоге от громадной державы, подвластной могучему городу-государству, остался только сам этот город со своей округой, обессиленный и полностью зависимый от Рима. В борьбе за господство над Западным Средиземноморьем победа осталась за Римом.

Рим после Ганнибаловой войны.

Война нанесла Италии тяжелый урон, но особенно пострадали области Кампании и Южной Италии, жители которых перешли на сторону Ганнибала. Горные племена самнитов, луканов и бруттиев были разорены и обескровлены. Уцелевших бруттиев разжаловали из союзников в дедитиции. Граждане Капуи, Тарента и некоторых других городов были проданы в рабство или изгнаны со своей земли, ставшей частью общественного поля. Южная Италия долго не могла залечить раны, нанесенные Ганнибаловой войной.

На севере сразу после окончания войны римляне перешли в решительное наступление на живших в долине реки По галлов. После 10 лет отчаянной борьбы с превосходящими силами римлян галлы вынуждены были сложить оружие. В 191 г. до н.э. была создана новая провинция Цизальпинская Галлия.

В отличие от всех остальных провинций ее усиленно заселяли римскими гражданами и италийскими союзниками. Галлы, жившие южнее реки По, были изгнаны со своей земли. На освободившуюся территорию римляне вывели множество многолюдных колоний, которые вскоре стали процветающими городами.

Галльские поселения, оставшиеся к северу от реки По, образовали своеобразную буферную зону между римлянами и трансальпинскими галлами, но и их земля постепенно покрывалась сетью римских поселений и стратегических дорог, а сами они подвергались усиленной ассимиляции. Уже несколько десятилетий спустя, по свидетельству греческого историка Полибия, только немногие деревни сохраняли галльский облик.

Итак, после Ганнибаловой войны соотношение сил между римлянами и их соседями и союзниками изменилось в пользу Рима.

В Испании на территории, захваченной у карфагенян во время войны, были созданы две новые римские провинции: Ближняя Испания на восточном побережье Пиренейского полуострова и Дальняя Испания на юге.

Римляне обложили данью местное население и захватили богатейшие месторождения золота, серебра и других металлов, которые эксплуатировали с большой выгодой для себя. Но храбрые и воинственные иберы то и дело восставали против римской власти, нередко объединяясь с племенами, жившими за пределами римских владений. Поэтому в Испании постоянно приходилось держать войска, которые несли большие потери. В Риме говорили, что Испания поглотила цвет италийской молодежи.
Таким образом, испанские провинции обогащали государственную казну и римских полководцев наместников и истощали силы римского народа.


Третья Пуническая война (149 146 гг. до н.э.). К середине II в. до н.э. Карфаген был богатым и процветающим городом-государством. Посредническая торговля, ремесло и особенно рабовладельческие поместья, расположенные на плодородной земле и организованные по последнему слову тогдашней науки, приносили немалые доходы. Сам Карфаген с его многоэтажными домами и богато украшенными золотом и слоновой костью храмами считался одним из крупнейших и красивейших городов Средиземноморья.

Римлян не радовали успехи поверженного и неопасного, но все еще ненавистного врага. После Ганнибаловой войны страх перед пунийцами долго не оставлял римлян. Своего вассального царя Масиниссу они использовали для присмотра за Карфагеном и сведения с ним счетов.

Он нередко нападал на карфагенские владения и захватывал пограничные области. Карфаген, не имевший права вести войну без согласия Рима, обращался к его властям за защитой. Они всегда решали дело в пользу Масиниссы, передавая ему одну спорную область за другой. Оставленная Карфагену небольшая округа становилась все меньше и меньше, его цветущие хозяйства приходили в упадок от постоянных набегов нумидийской конницы.

В 150 г. до н.э. после очередного набега Масиниссы карфагеняне не выдержали и вступили с ним в войну. Карфагенская армия была разгромлена нумидийцами, но римляне все равно использовали этот инцидент как предлог для вмешательства.

В 149 г. до н.э. в Карфаген направили римскую армию, а от его властей потребовали полного разоружения и выдачи заложников. Когда карфагеняне выполнили эти требования, им объявили, что их навсегда изгоняют из родного города, а сам он будет разрушен. Гнев и отчаяние охватили карфагенян. Чтобы дать им успокоиться, римляне не торопились вводить войска в Карфаген, но когда наконец они подступили к стенам города, то увидели на них граждан, вооруженных только что выкованными мечами и копьями и готовых сражаться до последней капли крови.

Несмотря на громадный перевес в силах, война оказалась для римлян более тяжелой, чем они рассчитывали. Осада непокорного города затянулась. Только тогда, когда армию возглавил лучший римский полководец Сципион Эмилиан, родной сын Луция Эмилия Павла, победителя Персея и приемный внук Сципиона Африканского, победителя Ганнибала, римляне стали одерживать победы.

В 146 г. до н.э. римская армия пошла на штурм измученного голодом города. После того как через проломы в стенах солдаты со всех сторон ворвались в Карфаген, там еще шесть дней и ночей шли упорные уличные бои. Римлянам приходилось с боями захватывать каждый дом и даже каждый этаж, сносить квартал за кварталом и лишь затем продвигаться вперед. Они захватили Карфаген лишь тогда, когда убили в бою почти всех его жителей и защитников. Даже суровый римский полководец не смог удержать слез при виде погибающего на его глазах города.

По приказу сената Карфаген был полностью разрушен, место, на котором он стоял, проклято и посвящено подземным богам. Поселяться на нем снова было строго запрещено. На захваченной у Карфагена территории была образована римская провинция Африка.

В представлении многих римлян, гибель Карфагена стала концом эпохи великих завоеваний и гражданского единства и началом новой эпохи великих потрясений и бедствий.

__________________
- Который час? - Лучшее время моей ЖИЗНИ-))!